Легенда о сердце леса - Чики Фабрегат
Бабушка бросает на меня взгляд, который причиняет мне боль. Они ещё не успели поговорить. Это её сын, она не видела его восемь лет, а я даже не дала ей возможности спросить, где он был.
– Прости, бабуля.
Она делает жест, как бы приуменьшая важность моих слов, и подходит ближе к папе. Они обнимаются, и её сердце пускается вскачь. Мне не нужно видеть её лицо, чтобы понять, что она плачет. Тем временем беременная эльфийка всё ещё стоит в нескольких шагах от этой сюрреалистической сцены воссоединения семьи.
– Простите, я Зойла.
Я протягиваю руку, и она пожимает её едва заметно, с той же холодностью, с которой Герб приветствовал меня, когда пришёл к нам домой несколько недель назад.
– Эвия. Меня зовут Эвия.
– Твой ребёнок… Сердцебиение очень быстрое.
– Его отец – человек.
Папа и бабушка садятся вместе с нами.
– Я знаю, что мне нужно многое тебе объяснить, Зойла, – говорит отец, – но у нас есть время. А вот у Эвии и её ребёнка его нет. И ты – их единственная надежда.
Глава 3
Как взрослая
Я выхожу из дома, не заботясь о том, что подумают папа, бабушка или эта беременная эльфийка. Я убегаю в лес, потому что хочу побыть одна. Я слышу сердцебиения тех, кто бежит за мной, но не может догнать. Достигнув поляны, я останавливаюсь. Я могу бежать часами, а они выдохнутся намного раньше, но я не знаю, есть ли в этом смысл.
Я медленно поворачиваюсь и жду отца.
– Помоги ей, пожалуйста, – говорит он.
– Ты не имеешь права просить меня о чём-либо.
– Я знаю, ты ненавидишь меня и не обязана прощать, но мне нужно, чтобы ты выслушала меня.
– Даже не думай указывать, что я должна делать, а чего не должна.
– Не мсти ей за меня, пожалуйста, Зойла.
– Так вот что я делаю, по-твоему? Ты думаешь, ты настолько важен? Нет, папа, я уже даже не сержусь, и то, что случится с этой эльфийкой, не имеет ко мне никакого отношения.
– Дай мне хотя бы объяснить, что произошло.
– Птицы съели все крошки? Ведьма заперла тебя в лесу? Восемь лет, папа, поздновато объяснять.
– Вам было лучше без меня.
Я знаю, что на поляне есть кто-то ещё, хотя я не вижу и не слышу его. Просто чувствую. Я хочу замолчать, уйти отсюда и больше никогда не видеть отца, но слова вырываются, и я не в силах сдержаться.
– Пантера чуть не убила Лиама, солнце чуть не испепелило нас обоих! – Я делаю вдох, и когда снова начинаю говорить, мой голос звучит гораздо тише. – Я раздевалась догола перед одиннадцатью неизвестными эльфами, которые осматривали каждый миллиметр моей кожи, пока ты прятался бог знает где. Нам было лучше без тебя? Ты уверен?
Он не отвечает. И лучше так, потому что я не хочу слушать его фальшивые оправдания. Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, в моей голове раздаётся голос: «Дай ему шанс, пожалуйста, Зойла».
Я думаю, Раймон впервые попросил меня об одолжении и заставил ослабить бдительность настолько, чтобы папа смог продолжить говорить.
– По крайней мере, послушай меня. Эльфы не похожи на людей, они…
– Речь не о людях и эльфах, – перебиваю я его. – Ты бросил нас.
– Я больше не мог этого выносить. Бежать, прятаться, бояться, что люди найдут тебя, а эльфы – меня. Что вы заболеете, а врачи ничего не смогут сделать или, что ещё хуже, что вас раскроют.
Теперь он действительно похож на моего отца. Он чуть не плачет, смотрит себе под ноги. Возможно, Раймон прав. Возможно, он заслуживает того, чтобы выслушать его объяснения.
Думаю, пришло время вести себя по-взрослому.
Бабушка и эльфийка тоже пришли на лесную поляну. Они держатся от нас подальше, как бы предоставляя нам минимальную приватность или, возможно, потому что они боятся. Папа смотрит на меня, ожидая, когда я дам ему разрешение говорить. В последний раз, когда мы виделись, именно мне приходилось ждать сигнала от взрослых, чтобы вмешаться в их разговоры, но за восемь лет всё сильно изменилось. Особенно в последние несколько недель. Мне неудобно находиться рядом с Эвией – приходится закрывать своё сознание, чтобы она не слышала моих мыслей. Поэтому я жестом велю бабушке вернуться с ней домой, а сама иду с отцом под самые густые деревья, подальше от туннеля, через который в любой момент могут появиться другие эльфы.
– Когда мама умерла, я боялся, что они будут искать тебя. Нам приходилось прятаться не только от людей, но и от эльфов. Я был напуган до смерти, не спал, при малейшем подозрении искал новое место, чтобы спрятаться.
Период карты и фломастера. Я помню его как нечто почти весёлое: новые города, меняющиеся школы. Но папа рассказывает об этом словно о какой-то пытке.
Он говорит о маме, о том дне, когда она умерла, о том, что он чувствует свою вину за то, что не отвез её к эльфам. И понимая, что всё это значит, я даже не могу как следует разозлиться. Он оказался одиноким, разбитым, с двумя детьми и без малейшего понятия, как о них нужно заботиться. Герб и дедушка появились у дверей больницы, даже не дав ему времени опомниться от случившегося, и заявили, что мы с Лиамом – часть их семьи и он обязан следить за тем, чтобы с нами ничего не случилось, он обязан заботиться о нас, но также его долг – держать нас в тайне от людских глаз. Мой брат был первенцем от первенца, наследником знака солнца, и если понадобится, они придут за ним.
– Ты хочешь сказать, что мы убегали от наших бабушек и дедушек?
– Нет, они всегда знали, где вы находитесь. У вас есть какая-то связь, о которой я понятия не имею. Мы пытались сделать так, чтобы другие эльфы не узнали о вашем существовании.
– Совет?
– Они заставили бы меня вернуть вас. Или по крайней мере попытались бы.
– У нас был бы выбор.
– Уверена?
Я думаю о Лиаме, о том, как Герб за короткое время убедил его, что он незаменим в семье. Я видела, что Раймон может сделать с помощью своего голоса – кто скажет, что они не сделали то же самое с моим братом?
– Зойла, эльфы слабы. Да, в это сложно поверить, ведь они обладают всякими необычными способностями. Но они не могут защитить себя, потому что они не сражаются, они не могут причинить вред другим живым существам. Как думаешь, что произошло бы, узнай люди о том, что они могут читать мысли, что они могут убедить других делать то, что они хотят, что солнце, вода и растения слушают их? Вот почему они прячутся. Если бы Совет знал, что есть два ребёнка, которые вообще не могут спрятать свои уши, они бы очень обеспокоились.
– И всё же ты ушёл?
– Я пытался. Я пытался в течение восьми лет, но это сводило меня с ума. Я таскал вас по всей стране, переезжал по ночам, не спал. Поверь, у меня была паранойя. Твоя бабушка Арисия пришла ко мне, беспокоясь, что я подвергаю вас опасности.
Мы оба молчим. Мне нужно время, чтобы переварить его откровения. История моей семьи похожа на пазл – картинка меняется каждый раз, когда кто-то вставляет новый кусочек. Или на переливающиеся вкладыши, которые можно найти в пакетах с картофельными чипсами. Изображение на них меняется, если наклонять их туда-сюда и смотреть под разными углами. В ожидании моего ответа папа нервно мнёт какие-то листья, которые подобрал с земли, сжимая их, будто может выжать из них сок. Когда он встречается со мной взглядом, то снова будто спрашивает разрешения говорить. Я медленно киваю.
– Арисия предложила присматривать за тобой, если ты останешься с бабушкой Лупе.
– А ты?
– Мне нужно было… исцеление. Я ушёл жить в домик в лесу, и время пролетело незаметно для меня.
Время не проходит незаметно, когда ты бросаешь своих детей. Он просто трус, который решил спрятаться вместо того, чтобы бороться. Я делаю вдох, прежде чем говорить, и произношу медленно, мягко, чтобы в моих словах не было и тени гнева, потому что
