Враг Самогеты (СИ) - Пушкина Анна

– Скольких сможешь перебросить?

– А сколько тебе надо, злючка?

– Троих.

Он быстро посмотрел на Дрокула и Рекштара.

– Они же огромные, магия, знаешь ли, не резиновая.

Выслушивать его колкости смысла не было – если отшучивается, значит, может. Развернулась к Дрокулу:

– Во что бы то ни стало доберись до вождя и передай: на Говорящей горе что-то стряслось. Мы с Рекштаром и Гларой идем туда.

Дрокул кивнул и бросился выполнять мое поручение, размахивая секирой столь сильно, что задевал даже своих, расчищая дорогу.

Маг начал быстро перебирать руками в воздухе, словно плетя паутину, зажигая руны одну за другой. Затем схватил меня за плечо.

– Представь это место.

Я подчинилась. Перед глазами появилась картинка дома, мое селение, утопавшее в зелени садов и сладком аромате розовых кустов в воздухе. Никто в здравом уме не сунулся бы в поселение шаманов, но я чувствовала, что духи земли метались и звали меня.

Точка портала выросла и зависла голубоватым мерцанием. Рекштар с Гларой, не думая, стремглав бросились в него. Для любого орка Говорящая гора – священное место, любой из нас отдаст жизнь за эту землю и ее обитателей, которые в большинстве своем дети. Наши дети.

Я собралась последовать за ними, но маг вновь схватил меня за плечо:

– Понимаешь же, что там может быть опасно?

Стряхнула его руку.

– Тебе-то что, человек?

– Твоя правда, орк. По крайней мере, перестанешь убивать моих монстров и путаться под ногами. Но с тебя должок, хитрая. Если выживешь, конечно.

– Гудр, – буркнула я на прощание, уверенная, что он не поймет на орочьем «спасибо». Но по самодовольной улыбке стало ясно: он понял.

Маг перебросил нас прямо на окраину селения. Первое, что мы увидели, – это крыши хижин, объятые огнем. Дым такой густой, что не видно ни неба, ни очертаний Говорящей горы, которой можно любоваться из любой точки деревни. Здесь шел бой: горстка охранников, которых оставил наш вождь Цебир, сражалась с захватчиками в монашеских одеяниях и демонами. Нашим ближайшим соседям, демонам, еще ни разу не хватило смелости вторгнуться на наши земли с оружием – до этого дня.

Я начала рыскать взглядом по лежавшим вокруг мертвым оркам, боясь увидеть среди них отца. Не найдя, вздохнула с облегчением и кинулась в бой первой. Рекштар, не отставая, бросился следом. Меня захлестнула слепая ярость, а это плохой советчик для воина. Голова всегда должна оставаться холодной, без эмоций. Но растерзанные тела знакомых орков кругом, душераздирающие крики и плач детей затуманили разум. Я чувствовала, как кровь убитых врагов брызжет мне в лицо, ощущала ее вкус во рту. Но руки, казалось, становились только сильнее, когда замахивались, наносили и отбивали очередные удары.

Церемониальный наряд я узнала издалека, отец неподвижно лежал на земле около своей хижины. Рядом с ним на коленях стояли двое: Элония, его ученица, и моя мать. Я ринулась к ним, но дорогу мне преградил демон, размахивающий топором. Я резко пригнулась, и его рука с тяжелым оружием пронеслась над моей головой, не причинив вреда. Взмахнула мечом, отсекая его кисть с топором. Кровь хлынула струей. Демон уставился на обрубок, собираясь закричать, но не успел. Следующий удар пришелся ему в сердце, в одно из двух… Или сколько их там у демонов?

Вытащив лезвие из его груди и перешагивая через уже мертвое тело противника, я подбежала к отцу. Вся его верхняя рубаха была в крови. Мать старалась перевязать рану, а Элония зажимала ее ладонью. Я недоуменно уставилась на нее, ведь ученица моего отца – маг жизни.

– Почему не исцелишь его? – спросила я у заплаканной Элонии.

Ее слезы лишь раздражали. Орки не плачут, а дают обидчику сдачи. Пришлось встряхнуть ее, приводя в чувство. Элония всегда была чересчур ранимой, отец предпочитал говорить «тонко чувствующая» и именно поэтому взял ее в ученицы. Но, как по мне, она просто размазня.

Вместо нее, запинаясь, ответила мама.

– После того, как на нее надели это, – мама указала на шею Элонии, там красовался тонкий обруч из серого, тусклого металла, – ее магия исчезла!

– Я ее не чувствую, – завыла Элония.

Я потянулась к стальному ошейнику, силясь снять его, но тот не поддался.

– Эфира, – негромко позвал отец.

Склонившись над ним и взяв за руку, я заметила такой же ошейник и на его шее.

– Время пришло.

Отец облизал сухие губы – говорить ему было тяжело – и подвинул ко мне свой клинок, который достался ему от отца, а тому – от его отца. Оружию, которое передавалось из поколения в поколение, давалось имя. Кинжал отца носил имя Бурата, что переводилось как «последнее касание». И это острие оправдывало свое название: заточенное с двух сторон изогнутое лезвие, тонкое, как лист, смертельное в умелых руках, с рукоятью в форме склонившейся длинношеей птицы.

Я замотала головой, отказываясь принимать кинжал, ведь это означало бы, что мы прощаемся. Не собираясь сдаваться, начала озираться в поиске подмоги, но отец сильнее сжал мою ладонь. Наши взгляды встретились. И в темных, как у меня, глазах отца я увидела не боль и страх, а радость, какая бывает у путника, пришедшего к концу своей дороги. Что он увидел в моих, не знаю, но его последние слова запомню на всю жизнь.

– Дочь, ты всегда отличалась от нас своей сдержанностью. Орк сначала бьет, потом думает, но ты не такая, и этим превосходишь многих, помни это. А теперь будь сильной, отпусти меня. Найди свой путь.

Мама прислонила свой лоб к его, и по ее щекам потекли тихие слезы. Я не помню, чтобы когда-либо видела ее плачущей.

Не в состоянии вымолвить ни слова, я лишь смотрела, как его свет меркнет, и на этой земле для меня навсегда становится темнее. Мой отец, друг, учитель, Карктар, сын Гулгарела, сына Дрока. Мудрый, справедливый старейший шаман орды, не заслуживающий такой смерти. Орки верят, что на этом жизнь не заканчивается, и нет ничего неестественного в том, что родитель умирает раньше своего ребенка, но я не была готова принять его смерть.

Глаза отца медленно закрылись, и рядом с новой силой завыла Элония. Я ей даже позавидовала, мне бы сейчас тоже завыть, позволить душе выстрадать боль, но вместо этого я застыла в полусогнутом положении над телом отца. Из ступора меня вывел голос Глары. Она тихо подошла, села рядом и со злостью прошипела:

– Дрокул исполнил твой приказ. Вождь прислал нам в помощь отряд лучших воинов. Теперь мы их всех отправим в могилу!

Хотелось бы разделить ее радость мести, которая сейчас свершится, но внутри скребла злоба: не на захватчиков, а на вождя. Еще пару лун назад отец предупреждал Цебира о надвигающейся войне, призывал встать плечом к плечу со светлыми эльфами и людьми, на которых напали. Но молодой вождь медлил, считая, что слабый сосед – хороший сосед. Он выжидал, не желая ввязываться в драку за людей и эльфов. Не хотел союза, надеясь увидеть людей поверженными, и тогда орки пришли бы на их землю как спасители, перед которыми Людея склонила бы голову. Но все оказалось иначе. Люди нашли способ выжить, и все твари, разрушавшие человеческие города, ринулись на нас. И как раз люди пришли оркам на помощь даже после того, как мы им отказали. Это мы теперь оказались у них в долгу.

Орда праздновала хорошую весть – мы очистили наши земли от врага. Но для моего племени Говорящей горы она омрачалась прощанием с нашим шаманом, моим отцом. Я смотрела на него в последний раз перед тем, как огонь поглотит его тело и освободившаяся душа навсегда покинет этот мир.

Недалеко от нашего селения в середине ночи, когда от заката прошло столько же сектов, сколько осталось до рассвета, собрались орки. Многие пришли проститься со старшим шаманом. Карктара знали во всех уголках пустоши Хангар и даже за ее пределами. Безоблачное темное небо переливалось множеством взошедших ярких звезд. Словно сам небесный Дух пришел попрощаться с тем, кто провел многие ночи, вглядываясь ввысь и разгадывая его тайны. Издалека доносился монотонный ритмичный стук барабанов.