Вольфганг Хольбайн - Рыцарь Хаген
Смешно.
Он был всего лишь человеком, а не легендарным героем, хотя почти стал им еще при жизни. Ему было уже сорок три года — он миновал пору расцвета сил, хотя пока еще не чувствовал прихода старости. Но быть может, ждать осталось недолго.
Хаген устало снял шлем, положил его рядом с собой в траву и провел ладонью по поредевшим, но все еще черным как смоль волосам. Рука сильно болела. Он уселся на землю, стянул тяжелую боевую перчатку и увидел капельки свежей крови. Рана снова открылась; будто крошечные иголки глубоко впились в плоть от одного лишь взгляда на нее. «Так и есть, — с горькой иронией подумал Хаген. — Я постепенно старею». Были времена, когда на подобную царапину он не обратил бы внимания.
Он сорвал пучок травы и прижал его к ране, дожидаясь, пока она перестанет кровоточить. Картина недавнего нападения вновь встала перед глазами. Это была банда разбойников — двадцать, от силы двадцать пять человек — потрепанные голодранцы на тощих клячах, вооруженные плохим оружием. Ожесточенность на их лицах объяснить можно было скорее голодом, чем жаждой крови. Они дорого заплатили за свою ошибку в выборе жертвы. Хаген и его отряд оказались вовсе не беззащитными путешественниками, за которых их приняла свора бандитов, а когда злодеи поняли, что драться придется с дюжиной бывалых воинов, — было уже поздно. Не многим из них удалось избежать кровавой резни — иным словом сражение, разыгравшееся в глухой чаще леса, назвать было сложно. Но мысль об этом вовсе не наполнила душу Хагена триумфом или гордостью. Истинный воин не может быть горд, обратив в бегство горстку разбойников с большой дороги.
Но не один лишь этот случай так удручал Хагена. В Бургундском королевстве было неспокойно. Он сказал Гримварду, что чует неладное, беду, будто над страной сгущаются недобрые грозовые тучи, — и при этом он не кривил душой.
Только всем его подозрениям не находилось объяснимой причины, и Хаген прекрасно понимал, что Гунтер не станет его слушать. Бургундия была богатой державой, а блеск двора в Вормсе распространялся и на окрестные города и деревни. Поля давали хороший урожай, люди были сыты и согреты холодной зимой, и даже ненастья и беды, иногда посылаемые богами на землю — чтобы напомнить людям о бренности жизни и о том, что Аасы могут быть своенравны, — в последние годы щадили Бургундию. Не было в королевстве ни бедняков, ни нищих, а разбойники…
«Разбойники, — он уже слышал насмешливый голос Гунтера, — существовали во все времена, мой друг. Мы отправим отряд рыцарей, чтобы их схватили. Нельзя же судить о благополучии страны по какой-то шайке голодранцев, и мир не перевернется из-за того, что ты сегодня плохо выспался».
Да, так все и будет, и он, Хаген, склонит голову и со всем согласится, как он делал всегда. Он не скажет, что видел на горизонте знак — предвестник Рагнарока, конца света. Он промолчит, как молчал с тех пор, когда дал клятву у смертного ложа Данкрата позаботиться о его сыне. Помочь ему нести корону, слишком тяжелую для него, подняться по недосягаемым ступенькам трона. Называть его королем, которым он не был. Гунтер был слаб, но его слабость превращалась в силу, когда рядом стоял Тронье. Нет, Хаген не станет говорить Гунтеру, что он молил Одина, Тора и Фрею, но не получил ответа, не скажет и о том, что знает, почему молчали боги. Он пробовал завести об этом речь с Гунтером — единственный раз, и никогда больше с тех пор. Род Гидипидов называл теперь себя бургундцами, а королевство — Бургундией, и правители его отвернулись от старых богов, больше по политическим причинам, нежели из-за веры. Над стенами Вормса простирались теперь не копье Одина и не молот Тора, а христианский крест — Аасы уступили место Христу и его апостолам. Но древние боги не умерли. Хаген не был религиозным человеком. Он не знал, существуют ли боги реально, будь то Аасы или христианский Бог, но он был убежден: если они жили, то могли управлять судьбами каждого человека, каждой империи. Он чувствовал, что времена будут меняться — быстро и именно теперь. Так же, как старые боги канули в туман Вальгаллы, сгорит в пламени Рагнарока мир, над которым они властвовали. Быть может, он застанет день, когда завершится Прошлое и начнется Будущее, и начало будет ужасным, сопровождаемое болью, кровью и смертью. Вот что чувствовал Хаген, что пугало его.
Внезапный шорох оторвал его от раздумий. Подняв взгляд, Хаген краем глаза заметил мимолетное движение у кромки леса. Он вскочил на ноги, схватил шлем и бросился вперед, прямо в густую чащу. Тоненькие ветки, будто узловатые коричневые пальцы, вцепились в лицо и плащ, будто дух этого леса всеми силами сопротивлялся нежеланному вторжению. Впереди Хагена бежал человек, то и дело среди деревьев мелькала темная накидка и длинные черные волосы. Хаген споткнулся, рукой схватился за ствол дерева и тут же стиснул зубы от резкой боли. Чем дальше он углублялся в лес, тем труднее было бежать: дождь превратил землю в сплошное месиво, ноги увязали в чавкающей грязи.
Но беглец испытывал такие же трудности. Хаген отчаянно рванулся вперед, срезая путь убегавшему, и бросился ему под ноги. Оба упали. Беглец тут же приподнялся, пытаясь улизнуть на четвереньках, и голой пяткой ударил Хагена, целясь в лицо, но попал по шлему, распоров себе ступню. Хаген, умудрившись схватить его за волосы, рванул противника к себе. Тот пронзительно вскрикнул, снова падая, и на этот раз неподвижно замер на земле, прикрыв голову руками. Вскочив на ноги, Тронье приставил острие меча к его спине.
— Вставай, — приказал он. — Но медленно!
Пленник нерешительно поднялся на колени, затем выпрямился во весь рост.
Хаген ошарашенно опустил оружие. Перед ним стояла женщина, вернее, девочка лет четырнадцати — пятнадцати, худенькая, невысокого роста. Надето на ней было мешковатое рубище, перехваченное в талии пояском. Длинные волосы не знали воды, судя по всему, уже полгода. Лицо покрывала сплошная маска грязи, из-под которой на Тронье испуганно таращились огромные темные глаза. Босые ноги девочки тоже были неимоверно грязны, а над левой бровью сочилась кровью свежая царапина — падая, она наткнулась на сучок. Пораненная ступня тоже кровоточила, от сильной боли малышка переминалась с ноги на ногу.
Хаген смутился. Он представил вдруг, насколько нелепо он выглядит — со свирепым лицом и обнаженным клинком — перед перепуганным до смерти беззащитным ребенком. Смущенно улыбнувшись, он отпустил плечо девочки и спрятал меч в ножны.
Облегченно вздохнув, та отступила назад и принялась растирать затекшее плечо — очевидно, железная хватка воина причинила ей боль.
