Лайон Де Камп - Поединок в гробнице

Трон представлял собой угловатый блок камня из блестящей черной породы, грубо высеченное сиденье, взгроможденное на пьедестал высотою в фут. Обнаженный либо так и скончался, сидя на троне, либо был усажен на него сразу после смерти. Одежды, в какие он был некогда облачен, ныне уже давным-давно истлели. Бронзовые пряжки и обрывки кожаных ремней от доспеха еще лежали у его ног. Цепь из необработанных золотых самородков висела на шее; неотшлифованные драгоценные камни блестели в золотых перстнях на пальцах, скрюченных, как копи, которые все еще цеплялись за подлокотники трона. Рогатый бронзовый шлем, в густой зелени паутины, покрывал череп над жутким иссохшим коричневым ликом.

Железным усилием воли Конан вынудил себя пристальнее рассмотреть эти разрушенные временем черты. Глаза выпали и оставили после себя лишь два черных провала глазниц. С иссохших губ облезла кожа, и теперь рот, казалось, застыл в недружелюбной улыбке, выставив желтые зубы.

Кем был некогда этот мертвец? Воин древних времен, возможно, великий вождь, которого так страшились при жизни, что и после кончины не посмели отказать ему в Троне? Кто мог бы поведать об этом теперь? Сотни кланов и племен прошли с той поры по этой гористой пограничной земле и владычествовали над ней после того, как восемь тысяч лет назад изумрудно-зеленые воины Западного Океана поглотили Атлантиду. Судя по рогам на шлеме, мертвец мог быть вождем ваниров или асиров прежних времен, но возможно также, что он был примитивным королем забытого хайборийского племени, давным-давно исчезнувшего в тени Времени и погребенного под пылью эпох.

Лишь слегка подняв взор, Конан впервые заметил, что лежало поперек костлявых колен мертвеца. Могучим оружием был он: широкий меч с клинком длиною более трех футов. Он был выкован из синеватой стали — не меди или бронзы, как того было бы естественно ожидать, принимая но внимание явную древность погребения. Быть может, то был один из первых железный мечей, когда-либо изготовленных человеческой рукой. Легенды Конанова народа рассказывали о тех днях, когда люди сражались красноватыми бронзовыми клинками, а ковка стали была им тогда еще неведома. Много битв, должно быть, повидал на своем веку этот меч, ибо его клинок, хоть и острый до сих пор, нес на себе следы не одной дюжины зарубок, оставленных другими клинками и секирами, чьи удары он отразил. Был он, правда, покрыт пятнами и ржавчиной от старости, но это было все еще устрашающее оружие.

Юноша почувствовал бешеное биение пульса в висках. Кровь прирожденного воина вскипала в его жилах.

Кром, вот это меч!

С таким клинком он сможет куда больше, чем отбиться от голодной шайки волков, все еще топтавшихся, скуля, у входа в пещеру. С громко стучащим сердцем Конан потянулся к рукояти, не замечая предостерегающих вспышек в пустых глазницах высохшего трупа.

Он испытующе взвесил оружие в руке. Оно показалось ему тяжелым, как свинец — это оружие древнейших эпох. Быть может, знаменитый герой носил его, легендарный полубог, как Кулл из Атлантиды, некогда король Валузии — задолго до того, как легендарный континент поглотило не знающее покоя море…

Юноша взмахнул мечом. Его мускулы вздулись, сердце забилось еще сильнее от гордости обладания чудесным оружием. Боги мои, что за меч! С таким мечом в руке воин, стремящийся к славе, ни одну цель не назовет чересчур высокой! С оружием, подобным этому, даже полуголый юный дикарь из варварской Киммерии наверняка сумеет проложить себе дорогу через вселенную и завоевать место среди великих королей земли.

Конан отошел от трона на несколько шагов, чтобы лучше испытать меч. Он рассек им воздух, отразил воображаемое нападение, и оружие становилось ему все привычнее и привычнее. Старый острый меч свистел, когда Конан взмахивал им, и широкий клинок отражал коптящий свет пламени, игравший на нем, бросая искры света на грубые стены скалы, точно расцветшие маленькими золотыми метеорами. С таким ярким маяком он сможет поспорить не то что с голодной ордой, караулившей его у пещеры — с целым миром, полным могучих воинов.

Раздувая грудь, Конан испустил дикий боевой клич своего народа. Отзвуки этого вопля загремели под сводами склепа, разогнали по углам тени, смели древнюю пыль. У юноши и мысли не мелькнуло, что подобный вызов в таком месте, как это, может спугнуть нечто большее, чем просто тени и пыль, быть может, существ, которые по законам природы должны были мирно почитать и дремать в покое, пока на земле сменяются эпоха за эпохой.

Конан замер, точно застыв, когда внезапно уловил звук — непередаваемое сухое шуршание. Оно доносилось с той стороны склепа, где находился трон. Он резко повернулся — и волосы поднялись у него дыбом, и кровь прекратила движение по жилам. Все его суеверные страхи, весь ужас перед сверхъестественными созданиями ночи ожили и охватили его.

Мертвец проснулся к жизни.

IV КОГДА МЕРТВЕЦ ВСТАЕТ

Медленно, судорожно поднялся труп со своего каменного трона и уставился на Конана черными провалами глазниц, где и теперь, казалось, холодным, злым огнем сверкали живые глаза. Каким-то образом — древними чарами, о которых мальчишка-варвар не мог даже подозревать — жизнь двигала иссохшую мумию вождя, мертвого бесконечно долгие годы. Рот, застывший в вечной ухмылке, хотел заговорить, челюсть открылась и захлопнулась в жуткой пантомиме ужаса, однако единственным звуком, который Конан мог услышать, был тот треск, что он уловил в самом начале. Точно терлись друг о друга истлевшие остатки мышц и высохших жил. Для Конана эта безмолвная имитация речи была еще хуже, чем то обстоятельство, что мертвец вновь жил и двигался.

С треском мумия спустилась с пьедестала трона и повернула череп в сторону Конана. Когда взор пустых глазниц замер на мече в руке Конана, в них засверкали искры. Мумия неуклюже побрела под сводами склепа и приблизилась к Конану чудовищной фигурой из кошмарного сна, приснившегося одержимому безумцу. Она простерла костлявые пальцы-когти, чтобы вырвать меч из молодых сильных рук киммерийца.

Почти парализованный суеверным ужасом Конан шаг за шагом отступал назад. В свете костра черные, жуткие тени, отбрасываемые мертвецом, метались по стене, и эти тени, словно духи, скользили след в след за мумией. Если не считать потрескивания костра, пожиравшего гнилые, древние-предревние обломки мебели, которыми Конан кормил свой огонек, треска и скрипа иссохших мышц, которые шаг за шагом тяжеловесно приближали труп к юноше, и тяжелого дыхания, с хрипом вырывавшегося из глотки перепуганного молодого варвара, — если не считать всех этих звуков, в гробнице было совершенно тихо.