Покорение Дракона - Юлия Фим
Чживэй не понравился этот ответ.
– Почему? – резко отозвалась она. – Разве это справедливо? Я уже страдала, почему я должна еще страдать, думая об этом? Почему оно не может оставить меня в покое?
Сюанцин опустил взгляд.
– Справедливость – это ложное человеческое понятие, облегчающее горе. Она содержит ловушку: запирает в горе, уверяя, что справедливость однажды восторжествует. Однако этого может не случиться вовсе или ждать придется слишком долго. Например, десять тысяч лет. Нет, не нужно свою боль отдавать справедливости на откуп. Наше прошлое – часть потока жизни, и мы не можем оторваться от него, как река не может отказаться от своих истоков. Если я отвергаю прошлое, я отвергаю часть себя, свою сущность. Без прошлого я не являюсь целым – я всего лишь осколок, лишенный полноты.
Он сделал паузу, затем добавил:
– Мы можем отказаться от того, чтобы платить по счетам прошлого, но это не изменит того, что оно остается частью нас. Истинная гармония – в том, чтобы принять себя полностью, со всеми своими ошибками.
Рассуждения Сюанцина вызвали сопротивление в Чживэй. Даже если он прав, она вовсе не хотела сталкиваться со своим прошлым и тем более вновь возвращаться в то всепоглощающее чувство вины, которым она жила.
Что же касалось справедливости, то Лин Юн ее ждала целый год в надежде, что водитель, повинный в гибели ее семьи, понесет настоящее наказание. Однако всего через семь лет он выйдет на свободу и продолжит жизнь, а вот родных Лин Юн это не вернет. Это и было несправедливо.
– Хватит, – резко сказала она. – Все это пустые слова. Реальность такова, что не реши я стать справедливостью, не дожила бы до сегодняшнего дня.
Впрочем, я же и не дожила.
Не желая больше ковыряться в логике собственных поступков, Чживэй переключилась на Сюанцина.
– Какие у тебя планы? Собираешься оставаться тут?
– Для начала спасти близких, затем спасти… – здесь он немного замялся. – Многих. А потом разобраться, кто я такой.
Кто такой Сюанцин? Вопрос, в котором и правда было бы интересно поковыряться. Вот только цели слишком уж расплывчатые.
– Это может занять всю жизнь.
Он улыбнулся.
– Тогда будет хорошо, что вся эта жизнь у меня еще впереди.
– Тебя послушать, так ты уже вознесся, весь такой понимающий.
Сюанцин покачал головой.
– Я был гордыней, затем я стал болью, затем я был никем, теперь же я испытываю гнев.
Последнее заинтересовало Чживэй. Знал ли он что-то о ее смерти?
– Гнев на кого?
В его красных глазах полыхнул пожар, который она видела в предсказании Бессмертных. Жаркий и безжалостный.
– На тех, кто бросил меня. На тех, кто предал меня. На тех, кто посмел уничтожить то, что дорого мне. Я бы хотел сжечь этот мир, чтобы они расплатились за свои ошибки. Сгноить этот мир…
– Ого, – невольно восхитилась Чживэй. Ей это было близко. – Ты верно размышляешь. Мы должны сами творить свою справедливость.
Однако Сюанцин покачал головой. На его губах опять заиграла нежная улыбка, от которой она почувствовала себя неуютно.
– Какой мир тогда я смогу предложить тем, кого люблю? Выжженную равнину? Вечное путешествие по пути зла, постоянную борьбу с врагами?
Произнося это, Сюанцин выглядел величественным, преисполненным древней мудрости и силы. Чживэй невольно восхитилась его волей к жизни, его упрямством в собственных убеждениях. Даже если они отличались сейчас от ее собственных, она прекрасно понимала, что он собирается построить нечто лучшее, чем она планирует предложить империи Чжао.
– Нет, – возразил себе же Сюанцин. – Не такого будущего я желаю дорогим мне людям. Я буду бороться за мир и любовь, потому что уничтожить их намного легче, чем создать.
Вопреки ожидаемому раздражению от его слов Чживэй испытала облегчение. Словно в сумрачный дождливый день появилась радуга, как будто где-то там, за выжженной пустыней, виднелись вишневые рощи. Сюанцин бы ни за что не позволил темным сидеть в яме, и он бы ни за что не спалил империю Чжао. Могла ли Чживэй положиться на него? Что если в момент гнева он успокоит ее своей принимающей любовью, которую она увидела в нем теперь?
Да и Мэйцзюнь и Ифэй не заслужили сожженной империи Чжао. Может быть… Может быть, ей следует отложить на время мысли о мести и подумать о том, как спасти тех, кто ей дорог? Отвернуться от предателя она всегда успеет, тем самым причинив ему даже больше боли. В конце концов, если в ней таилась безграничная сила, то в чем-то Сюанцин был прав, и чтобы применить ее в созидание, требовалось на самом деле намного больше несгибаемой воли.
Ощущая воодушевление, она положила еще одну ложку мороженого в рот и с интересом оглядела комнату Сюанцина. Она была очень аскетичной: циновка, чтобы спать, стол с книгами по философии, сундук для вещей. Почему-то такая обстановка вызвала у нее нежность к нему. Он спрятался здесь, в проклятых Снежных пиках, в полном одиночестве, чтобы защитить мир от Дракона. Не каждый способен на такое.
Ее блуждающий взгляд остановился на вазе.
В голове зашумело, ее затошнило, а все происходящее перестало казаться реалистичным. Это была не просто ваза, это – Сосуд Вечного Равновесия.
Тот самый, который она стремилась раздобыть перед смертью. Тот самый, который давал безграничную силу.
Ну, конечно. Как глупо с ее стороны было верить во все эти истории о сказочно хорошем мире будущего.
Сюанцин убил ее. Ради Сосуда? Именно Сюанцин? Среди всей четверки? После того, как пообещал быть всегда рядом?
Чживэй могла бы понять Шэня, Лин Цзинь и Сяо До. Но Сюанцина? Насколько же он должен оказаться подлецом, чтобы предать ее!
И точно! Финальная битва с Императором в Запретном городе! Чживэй помнила, как победила в ней, хоть и с трудом, а Сюанцин, обещавший быть рядом, куда он делся? Почему не защитил ее?
Или все его сладкие речи лишь были подтверждением предательства? Захотел создать новый прекрасный мир, но без нее? Без злодейской сущности, которой ее щедро одарили.
Или убил, потому что знал: она, возможно, могла радоваться уничтожению этого мира?
И вот почему он так поменялся. Вот откуда это ощущение силы.
Ярость и боль смешались в душе в совершенно невозможный коктейль. Как он мог! Как мог этот мерзкий двоедушец так с ней поступить! У него единственного не было никакого оправдания, чтобы предать ее.
Вот же выродок.
Созидание, пожалуй, подождет. Сначала все-таки месть.
– Ты говорил, что поможешь друзьям Лю Чживэй, – холодно сказала она.
Сюанцин кивнул.
– Мне нужен меч Байлун.
Он как будто не удивился, а просто согласился.
– Хорошо.
Он собирался отдать ее меч какой-то проходимке? Настолько не боялся мертвой Лю Чживэй? Думал, что одержал над ней верх. Смеялся над ней весь этот год, думал – убил ее, сломал.
Но тут он ошибался. Она могла бы вернуться в мир живых на одном лишь чувстве ненависти к своему убийце.
Сюанцин нахмурился, глядя на нее, словно почувствовал смену ее настроения. В его взгляде блеснуло беспокойство и даже как будто желание узнать, что случилось.
Чживэй же потянулась в рукав за шпилькой.
– Подай мне вон ту книгу, – она кивнула на одну из тех, что лежали подле его подушки.
Он удивился, но обернулся за книгой.
Чживэй достала шпильку. «Она светится ярче в присутствии врагов» – так ей сказал Шэнь. И та незамедлительно вспыхнула красным светом, подтверждая, что ее враг находился прямо перед ней.
Одними губами она произнесла обещание:
– Я пришпилю тебя, как бабочку, и буду смотреть, как ты истекаешь кровью.
Несмотря на то, что она не издала ни звука, Сюанцин повернулся к ней обратно. Чживэй невинно подняла брови, однако сразу поняла, что концерт разыгрывать не для кого.
На нее смотрел теперь Дракон. Он отличался от Сюанцина хищным и беспощадным взглядом, даже форма глаз как будто становилась более миндалевидной.
Чживэй сразу напряглась. От ее встреч с Драконом всегда
