Лесная ведунья. Книга первая - Елена Звездная
И на Изяславу я посмотрела уже не как ведьма, что и возрастом младше и умом скуднее, и не как та, что предана до последнего вздоха, о нет – на Верховную ведьму я взглянула как на противника и ворога, потому как другом она мне более не была.
– Что происходит, Изяслава? – прямо спросила, не став лукавить, не найдя в себе сил притворяться.
И темно-зеленые, красивые как у кошки глаза Верховной мгновенно сузились. И исчезла, словно сметенная порывом ветра, коей вмиг задувает огонек свечи, вся приветливость и ласковость, и обращение доброе.
Изяслава тоже не стала лукавить и притворяться и теперь взирала на меня изучающе, пристально, взглядом плохим, опасным.
– А ты, Валкирин, говорят, в силу вошла, – произнесла она недобро.
И вся кровь у меня от лица отхлынула, а сердце сжалось от боли. Изяслава знала. Все знала. А вот от кого узнать-то получилось, тут даже к гадалке не ходи – Славастена постаралась, окромя нее больше некому. Только вот подругами наставница моя бывшая да Верховная никогда не были. Изяслава служила королю, преданно и истово, от того власть имела немалую. И сейчас размышляя судорожно и нервно, я вдруг догадалась, кто стоял за несправедливым приговором моего архимага. Изяслава. Больше некому. Уж на что рассчитывала, мне неведомо, но охранябушку клеймили в столице и держали после клеймения в темнице магической, а такая только в королевской тюрьме имеется. Значит, погубить архимага да силу из него всю повыкачать было целью Изяславы. Зря я так бездумно артефакт, волю ломающий, уничтожила, ох зря – следовало бы сначала понять, кто его изготовил, тогда бы… тогда… А смогла бы я тогда поверить, что Верховная ведьма, прирожденная ведьма решилась на несправедливость чудовищную, на приговор жуткий да на зверство такое? Нет, не поверила бы. Я и сейчас на Изяславу смотрю, и сердцем все чувствую, а поверить… поверить так сложно.
И страшно.
Потому как коли Славастена все Верховной поведала, то в рассказе том лжи было наполовину с правдою, а может, правды не было и вовсе. И долго думать не надобно, чтобы понять, что в похищении заклейменного архимага из темницы королевской Славастена обвинила меня. Это ведь так удобно – обвинить во всем меня, а самой ловко избегнуть наказания.
Матушка-земля, что же теперь будет?
Что не скажу – не поверит ведь. Свидетелей нет, веры мне нет тоже – с моим-то прошлым. Но хуже всего то, что… Изяслава на несправедливость такую пошла. Приговор несправедливым был. Чудовищным и несправедливым. А мы, ведьмы, мы же за справедливость всегда, особенно те, что рождены ведьмами. Нам практически невозможно супротив природы своей идти, а тут что получается? Что же это вообще получается?! Я ведьма прирожденная, от того и увидала сразу жгучую, жуткую, невыносимую несправедливость в приговоре тому, на ком вины не было. Изяслава должна была увидеть то же, что и я, и вмешаться. Но она не вмешалась. А значит… не увидела, не почувствовала, не заметила. Могла ли прирожденная ведьма такого не заметить? Нет. Не могла. Никак не могла… Тогда что же получается?
Маг тихо в избу прошел, бесшумно за стол напротив меня сел да в глаза взглянул. А опосля руку протянул, и ладонь мою похолодевшую своей рукой накрыл. Он ничего не спрашивал, с жалостью на меня, побледневшую да растерянную, не взирал, утешать не пытался… он просто был здесь, рядом, и разделил со мной эту чудовищную боль от понимания не менее чудовищной истины.
И ужас ситуации потерял свою остроту.
Вроде и вот она кошмарная истина и страшное понимание того, что теперь у меня во врагах не только Славастена и Ингеборг, но и все королевство фактически… но я смотрю на охранябушку, в глаза его синие, спокойные, и от его присутствия как-то спокойнее на душе. Увереннее. Надежнее.
И отступил страх перед Изяславой – был-был, да весь вышел.
– Вошла, – вызывающе подтвердила я ложь, Славастене сказанную.
Верховная усмехнулась криво и зло.
– И не дрогнула рука-то раба безвольного да беспомощного убивать? – поинтересовалась она.
Язвительная Изяслава… Даже не ведала, что она такой может быть.
Изяслава всегда была нашей гордостью да примером для каждой ведьмы. Как прирожденная ведьма, она не смогла оставить в беде глухую деревеньку на северной границе, когда на жителей напал обезумевший зараженный бешенством оборотень. Было ведьм четверо, да три по сути своей являлись обученными, а не рожденными, от того, соотнеся риски, предпочли взлететь на метлах своих, понимая, что супротив обезумевшего оборотня им не выстоять. А Изяслава людей не бросила. Сражалась как могла, все силы истратила, все амулеты на ней погасли в тот день, но сумела продержаться до появления магов. Оборотня добили совместными силами, но даже маги предпочли дальний бой ближнему, лишь Изяслава не убоялась, не отдалилась на безопасную дистанцию, она же и нанесла последний удар, всадив в сердце оборотня ручную косу, которой пользовались ведьмы для сбора трав. Так и в силу вошла, сама того не ожидая и не планируя. Вот такой была Изяслава – решительная, сильная, смелая, справедливая…
Была…
А теперь в глазах зеленых кошачьих пустота и холод, в голосе язвительность да издевка, а верный друг ворон, что в том страшном бою рядом с ведьмой своей был да сражался, перьев не жалея, теперь не соратник, а пленник, сталью скованный-прикованный, в клетке запертый.
Ужасно это. И страшно. И неправильно. И… кажется, я начала понимать, откуда взялся ведьмак.
– Не дрогнула, – тихо ответила, пристально на Верховную ведьму глядя. – А должна была?
Презрительно усмехнувшись, Изяслава ответила:
– Должна была бы, если бы ты ведьмой была, а так… Права оказалась Славастена, не ведьма ты и никогда ею не была.
Обидные слова, несправедливые и обидные.
И обиделась бы, да только мелочь тут одна имелась:
– А давно ли ты сама ведьмой перестала быть, Изяслава? – мрачно спросила я.
И побледнела Верховная, лицо цветом словно полотно стало. Потому что я истину сказала – будь ведьмой она, она бы увидела – и правду во мне, и обиду незаслуженную, и то, что я ведьма. А раз не увидела… значит больше не ведьма.
Но раньше-то ею была. Истинной, прирожденной, инициированной. А такая силу потерять не могла, зато могла… отдать. Добровольно. Тому, с кем была связана кровными узами. И такой человек имелся – у Изяславы от короля Казимира родился сын. Сын. Тот, в котором текла кровь ведьмы, и соответственно тот, кому ведьма могла отдать свою силу. А силы у Изяславы было немерено. И если права я, тогда неудивительно, что этот ведьмак в мой лес целый отряд провел незамеченным.
– Кто ведьмак, Изяслава? – голос мой до шепота упал. – Кому ты силу свою отдала?
Ненависть в глазах зеленых вспыхнула, и лишь она мне была ответом.
Но на том разговор не окончился.
– Ты мерзкая, подлая, трусоватая и лицемерная дрянь, Валкирин, – прошипела Изяслава, каждым словом раня мое сердце. – Мне следовало прислушаться к словам Славастены еще тогда, когда ты бросила сына ее перед самой свадьбой да с другом жениха своего сбежала, как потаскуха последняя. Но я тебя недооценила, Валкирин. Думала, что ты дуреха малолетняя, сбежала по глупости, а ты оказалась тварью расчетливой, и смертью одного мага не насытилась – целого архимага себе из королевской темницы выкрала. Интересно как. Впрочем, помнится, ты туда частенько к женишку своему бегала, охранники тебя жалели да и пускали, думали ты влюбленная по уши без нареченного и дня прожить не можешь, а ты, оказывается, темницу изучала пристально. Что ж, видимо, изучила, раз архимага выкрасть сумела. Поздравляю, план удался. Аплодисменты требуются?
Промолчала я, хоть и больно было до слез.
– Не знаю, зачем тебе все это понадобилось, – продолжила Изяслава, глядя на меня как на таракана омерзительного, – но одно я тебе гарантирую – ты сдохнешь до того, как научишься силой заполученной пользоваться. И ты, и весь твой лес!
Сглотнула я нервно, да и спросила все же:
– А лес-то тут при чем?
Верховная ведьма постучала по столу пальцами с длинными, выкрашенными обсидианово-черным цветом ногтями, взглянула мне в глаза и сказала холодно:
– Чаща твоя Заповедная, как выяснилось, штука весьма полезная. Казимир мой поражение за поражением терпит, я все думала, чем помочь-то, а тут такой подарок судьбы. Как говорится, с паршивой
