Одиночество жреца. Том I - Александр Якубович
Глава 6. Роза ветров
Шум моря убаюкивал и, вроде как, давал так недостающие сейчас покой и облегчение.
Но все портила морская болезнь, которая мучила меня уже неделю. Справедливости ради, стоит отметить, что с вестибулярным аппаратом у меня всегда были сложные отношения, но жизнь в Таллерии и постоянные тренировки его все же укрепили. Но битву со стихией я проигрывал наглухо.
Орвист же, скотина такая, чувствовал себя намного лучше, а его отец и вовсе, казалось, не замечал качающейся палубы под ногами.
Кораблестроение в этом мире было сугубо утилитарным: доставить грузы из точки «А» в точку «Б», а для околобоевых кораблей, к которым стоило отнести и судно, на котором шли члены посольства, самым главным параметром была скорость и маневренность. В ущерб всем остальным параметрам, которые могли бы быть важны для членов экипажа или пассажиров.
К началу второй недели я немного привык, но все еще некоторое время приходилось проводить согнутым через борт, беззастенчиво измазывая содержимым своего желудка обшивку корабля.
Моя неспособность путешествовать по морю сначала вызвала у команды крайнее удивление — выходцы полуострова Бланд, казалось, рождались сразу опытными мореходами — а потом стала и поводом для бесконечного потока беззлобных шуток и подтруниваний. Нет, конечно, первые пару дней находились смельчаки, которые в голос обсуждали, какой этот «береговой барон» слабак и тряпка, но после того, как я один-единственный раз не успел собрать волосы в хвост, и блевал, склонившись над первым попавшимся ведром, задорно отсвечивая красной прядью Пала, грубых шуток поубавилось. Кроме того, капитан и его старпом постарались пресечь издевательства над титулованным пассажиром, потому что это могло нанести урон их репутации, как надежных партнеров, но я отчетливо видел, что их тоже мое бедственное положение забавляет.
Так что вся первая неделя путешествия, пока мы шли вдоль северных берегов Паринии, слились для меня в один большой ночной кошмар. Пару раз у меня даже поднималась ночью температура; согнутый в бараний рог в неудобном и откровенно коротком на мой рост гамаке, меня посещали странные видения.
Вернулись сны о берегах Шаринского Княжества, которые преследовали меня первые два года после войны — я под полными парусами шел к берегу страны магов, пылая праведным гневом. Тогда, как и сейчас, я пришел к простому выводу: вылезли старые травмы, которые были вызваны нездоровой концентрацией магов во время битвы за Пите, на это наложились мои впечатления от поражения клерийского флота на воде. Ну и плюс, я сам сейчас был в море, так что, почему бы и нет? Подсознание штука сложная.
Я наводил справки о происходящем на родине матери Кая Фотена: в княжестве все было тихо и спокойно. Академия стояла там, где и была, маги проходили обучение, легионы сдавались в найм. Все как обычно, все, как и всегда.
В особо плохие ночи мне снилась бездна и Лу.
Богиня была где-то далеко, за пределами видимости, но я все равно ее ощущал, будто бы она была прямо тут, рядом со мной, держала за руку. Сон всегда был похож на классический ночной кошмар: я, прорывался через бездну, постоянно звал богиню, силуэт которой был где-то там, впереди. Мне нужно было так многое ей сказать, о стольких вещах спросить. Почему она ушла? Почему ничего не объяснила? Да, хотя бы, почему не явилась проститься со стариком Илием? Если уж между нами что-то сломалось, то старый жрец точно не заслуживал такого обращения: он был верен Лу до конца. Но раз за разом я не мог дозваться до силуэта в бездне, увязал в липкой тьме, будто попал в трясину, и, наконец, с криком просыпался.
Орвист, который делил со мной одну «каюту» — отделенный тонкими перегородками из досок закуток на нижней палубе — ничего не говорил. Уж он-то понимал, какое количество демонов могло меня одолевать. Я только пару раз ловил его ободряющий взгляд, которым молодой мужчина как бы говорил: «если надо будет поговорить или просто выпить вина — ты знаешь, к кому обратиться». И за подобное уважение к моим личным границам я был ему благодарен.
Большую часть пути ветер был для нас попутным, и мы достаточно быстро, рыская из стороны в сторону в поисках правильного угла, добрались до края континента — взяв курс прямо на юг. Вообще я очень удивился, что попутный ветер — не лучшее, что может случиться с кораблем. Мне всегда казалось, что прямой ветер в паруса даст максимальную скорость. Мы же постоянно шли под острым углом к ветру: он дул мне то через левое, то через правое плечо, касаясь щеки и устремляясь дальше, вперед. Этот вопрос я и задал одному из матросов.
— Эй, моряк! А скажи, почему мы идем немного боком к ветру? Нам же дует прямо в спину, зачем? — аккуратно я спросил у одного из членов команды, который прямо сейчас возился со снастями.
Моряк усмехнулся, покачал головой и, сплюнув через борт сквозь редкие, местами подгнившие от нехватки витаминов зубы, пустился в объяснения.
— Что, вашблгродие, никогда в море не ходили? Понимаю-понимаю, видимо, с большой земли, не с берега вы. С гор, говорите? А, ну тогда понятно, горы они это, величественные, но не море, нет, не море. В море все иначе. Вот молимся мы за попутный ветер, да, но что попутный ветер? Шутка он, рыскать надо, значит из стороны в сторону, чтобы чуть боком поймать всегда ветер. А зачем? Так ходу больше! Тянет парус корабль, значит это его, лучше! Да! Лучше тянет! А почему так? Да кто ж его знает, вашблгродие, но я вот, Арсон, в море хожу уже тридцать лет! Да, пацаном еще нанялся, как и все в моей семье! С братом тогда пошел! Но мы-то с Бланда, значит, вольного, мы там все знаем, что под парусом надо идти вот так, чтобы по уху дуло, а не в загривок, значится. Вот так когда в ухо ветер значит дует — правильно идешь. А чтобы с курса не сбиться — так Матерь солнце нам дала, да Воин хранит его для нас, чтобы горело. А ночью, значится, Фор звезды и луну бережет для нас, моряков. А почему для моряков? Так
