Украденный наследник - Холли Блэк
– Тебе позволили увидеться с Гиацинтом? – спрашиваю Тирнана, подстраиваясь под его шаг. Мне совершенно не нравится, что бывший сокол, так отчаянно мечтающий о свободе, теперь заперт в темнице. К тому же меня тревожат планы королевы Аннет и в неменьшей степени – ее причуды.
Кажется, Тирнан удивлен, что я заговорила с ним по своей воле.
– Он в порядке.
Я разглядываю рыцаря. На его лице застыло каменное выражение, широкие плечи расправлены. Короткие черные волосы не расчесаны, а на подбородке едва заметно темнеет щетина. Мне становится любопытно, как долго он пробыл в темнице и как быстро ему потом пришлось собираться на пир.
– Как думаешь, что королева Аннет с ним сделает? – спрашиваю я.
Тирнан хмурится.
– Ничего особенного. Принц обещал… – Он прикусывает язык, замолкая на полуслове.
Искоса бросаю на него взгляд.
– Ты вправду пленил Гиацинта обманом?
Он резко оборачивается ко мне.
– Это он тебе сказал?
– А зачем ему это скрывать? Знай ты, что именно он скажет, то использовал бы власть поводка, чтобы заставить его замолчать? – Я говорю тихо, но что-то в моем голосе заставляет Озерного Джека посмотреть на меня и изогнуть губы в улыбке.
– Конечно же, нет! – резким тоном отвечает Тирнан. – Тем более им повелеваю не я.
Однако это не имеет никакого значения, ведь Оук явно приказал Гиацинту подчиняться рыцарю. Я не раз слышала, как Тирнан отдает ему распоряжения. И все-таки мне неприятно осознавать, что уздечкой владеет принц. Я хочу хорошо к нему относиться. Хочу верить, что он совершенно не похож на Мадока.
Впереди нас Люпина рассказывает Оуку о структуре хрусталя и о том, что неподалеку от темницы находятся комнаты, украшенные рубинами и сапфирами. Она указывает на сводчатый проход, через который виднеется уходящая вниз лестница. Принц наклоняется, чтобы сказать что-то в ответ, и выражение ее лица тут же меняется, а взгляд слегка стекленеет.
Изрекающий любовь.
– Его держат там? – спрашиваю я, кивая в указанном Люпиной направлении.
Тирнан кивает.
– Ты считаешь меня подлецом, так ведь? Отец Гиацинта был рыцарем, присягнувшим на верность леди Лириопе, родной матери Оука. Когда ее отравили, он не выдержал стыда из-за того, что подвел ее, и покончил с собой. Гиацинт поклялся отомстить за отца. Когда Мадок доказал ему виновность Дайна, он пообещал, что впредь останется верен генералу, оборвавшему жизнь принца. А Гиацинт всегда был невероятно преданным.
– Поэтому он не раскаялся, а предпочел понести наказание? – уточняю я.
Тирнан неопределенно пожимает плечами.
– Гиацинт слышал страшные рассказы о Верховном короле, что тот отрывает крылья фейри, которые не хотят ему подчиняться, и все в таком духе. К тому же Кардан – брат принца Дайна. Поэтому да, частично он принял это решение, потому что был верен Мадоку, но это не единственная причина. Он не может избавиться от жажды мести, хотя уже давно не знает, кого винить.
– Так вот почему он носит уздечку? – спрашиваю я.
Тирнан хмурит брови.
– Случилось одно происшествие. Это наказание было наименее суровым из всех возможных вариантов.
Никогда еще мы с Тирнаном не говорили так долго, пусть мне и кажется, что по большей части он обращается сам к себе.
Но если он надеется убедить меня в том, что надел на Гиацинта уздечку ради самого Гиацинта, то у него это вряд ли получится. При Дворе Зубов меня терзали и мучили, считая, что все это делается во благо. Если бы они решили перерезать мне горло, то наверняка назвали бы свой поступок подарком.
Мы останавливаемся у входа в большой зал.
– Разрешите сопроводить вас? – спрашивает Оук, протягивая мне руку.
Люпина вздыхает.
Я смотрю на другие пары и неловко накрываю ладонь принца своей. Чувствую прикосновение его кожи, и меня потрясает то, насколько это ощущение интимно. Я замечаю на его пальцах три золотых кольца. Замечаю, что у него аккуратные, чистые ногти. Мои же сплошь поломаны и обкусаны.
Мне не знакома жизнь при дворах фейри в мирные времена, но не думаю, что в каждом дворце царит такая атмосфера насилия, как здесь. Фейри кружатся в танце, лишь изредка пересекаясь траекториями. Некоторые из них облачены в шелка и бархат, другие – в наряды из листьев и древесной коры, а на третьих нет ничего, кроме собственной кожи. Среди лепестков, трав, шелков и украшенных вышивкой тканей встречается и одежда смертных – футболки, кожаные куртки, юбки из фатина. На одной из великанш надето расшитое серебристыми пайетками платье прямо поверх кожаных штанов.
Великаны движутся в танце достаточно медленно, чтобы толпа успевала расступаться перед ними. Неподалеку от них пляшет парочка гоблинов. Женщина-тролль вонзает зубы в нечто похожее на оленью печень, красный колпак поправляет свою пропитанную кровью шапку, пикси порхают среди спутанных, оплетающих сводчатый потолок корней, а никсы скачут, размахивая влажными волосами. Я замечаю трех хобов, которые забились в уголок и играют в каштаны. Видимо, на кону стоит судьба спрайта – крылатое существо сидит в клетке, которую держит один из хобов, а его ноги застряли в слое меда.
Стоит нам зайти в зал, как все фейри оборачиваются в нашу сторону. Они смотрят на меня без ужаса на лицах – совсем не так, как было в ту пору, когда при Дворе Зубов меня водили по парадному залу на цепи, а я кусалась и пыталась вырваться. Сейчас я вижу в глазах гостей лишь любопытство, к которому примешивается восхищение, хотя оно вызвано либо платьем, либо принцем, которого я держу за руку.
В воздухе висит густой, сладкий аромат цветов и перезрелых фруктов. Когда он наполняет мои легкие, у меня начинает кружиться голова. Крошечные фейри с жужжанием носятся по помещению, словно ожившие пылинки.
Длинные низкие столы ломятся от яств. Чернильно-черный виноград лежит рядом с золотистыми яблоками. Торты, посыпанные сахаром и розовыми лепестками, возвышаются башнями. Гранаты роняют зерна на скатерть из бледного шелка, бахрома которой стелется по земляному полу. Серебряные кубки стоят рядом с графинами, полными вина: одно из них зеленое, словно трава, второе сиреневое, как фиалки, а третье – светло-желтое, будто лютики.
По всему залу рассредоточены скрипачи и дудочники, наигрывающие мелодии, которые должны бы диссонировать друг с другом, но вместо этого сплетаются в единый мотив – дикий, безумный, шумный. Я чувствую, как моя кровь вторит ему.
Неподалеку от меня жонглеры подкидывают золотистые мячики, которые в воздухе меняют цвет на серебряный. Рогатая акробатка становится внутрь покрытого цветами обруча и, изогнув спину, начинает вертеть его на талии. Несколько фейри охают от восторга. Джентри улыбаются высокомерными,
