Фейрум - Дарья Райнер
Он подхватывает размякшего спутника за шкирку и тащит вниз, к ручью. Умыть порося, отрезвить водой.
Каменистый берег идет под уклон. Галька хрустит, отзываясь на шаги; березы сменяются колючим кустарником. Сенека-Крик катит воды с тихим, почти умиротворяющим плеском. В заводи поют лягушки, над ухом звенят комары. Джек машинально отмахивается. Таннер снова оседает на землю.
– Сукин сын.
На то, чтобы злиться, нет сил. Он просто озвучивает факт.
Спускается к воде, уже готовясь достать из мешка походную миску, и замирает. В чернильной воде плавают зеленые искры – как отражение звезд, скрытых за тучами.
– Это что за dolah’ish chaah? – В памяти смутно всплывает ругательство на языке навахо.
Джек опускает руку, чувствуя прохладу. По коже бегут мурашки – от пальцев до самого плеча. Ночь окрашена в два цвета: черный и глубокий изумрудный. Будь на его месте Таннер, наверняка бы крестился.
Джек зачерпывает пригоршню воды. Нюхает пальцы. Не мазут и не масло. Никакого запаха. Попробовать на вкус он не решается, но наполняет водой миску и возвращается на пригорок. Плещет Таннеру в лицо, смывая грязь.
– Давай-ка сам. Я в дуэньи не нанимался.
А зря! Может, платили бы больше. Шесть долларов в месяц – сущие гроши. Болтали, мол, рядовым северянам подняли жалование до тринадцати. Даже тут их обошли!
Джек сплевывает в траву. Штанины намокают от капель дождя и ночной росы. Заночевать бы… Только не здесь. Не стоит оставаться на съеденье комарам. Говорят, в болотах Луизианы водится нечисть пострашнее – не то что в родной Вирджинии, – но даже эти кровопийцы добавляют мороки. Шея под воротником чешется. Последний раз Джек чувствовал себя так погано лет в двенадцать, когда завшивел. Пришлось бриться наголо и больше не соваться в южный квартал Ричмонда. Теперь же хочется одного: добраться до тепла и брюхо чем-нибудь набить.
– Вставай.
Он вытирает пальцы, с которых срываются чернильные капли, о куртку и протягивает Таннеру ладонь. Тот недоверчиво поднимает глаза.
– Зачем тебе?
– Да вот… Не хочется нарушать шестую заповедь, – отвечает с напускной веселостью. – Сдохнешь же. Как пить дать.
Колеблется. Недолго, правда. Сжимая зубы до скрежета, наступает на больную ногу. Джек, мысленно проклиная все и всех, подставляет плечо. Вместе они бредут вверх по дороге шауни – туда, где узкая тропа превращается в торговый путь, по которому снуют повозки. Не сейчас, так среди бела дня. Главное – дотерпеть.
Из груди Таннера вырываются хрипы, на лбу выступает испарина. Он бормочет что-то несвязное под нос, но Джек не слушает. Очевидно, что у парня жар. Не просто усталость от скверной погоды, а Бог знает что еще. Глаза его лихорадочно блестят, и в глубине зрачков Джеку мерещатся зеленые искры.
Ручей позади неспешно катит волны: звезды сияют ярче изумрудов.
К лагерю они выходят на рассвете. С облегчением человека, узревшего свет Божий в подземном тоннеле, Джек узнает, что части южан под командованием генерала Гарнетта удалось спастись. Последняя миля далась с боем: Таннер едва переставлял ноги, свесив голову на грудь. Хоть и тщедушный, а тяжелый, собака, и не оставишь ведь. Он, может, и вор, согласно библейским законам, но не паскуда, чтобы своих бросать.
Джек передает салагу двум крепким бойцам с носилками и переводит дыхание. Дошли. Сдюжили. Шагает, слегка пошатываясь, мимо тлеющих костров и палаточных зевов. Кто-то останавливает его. Ведет в другом направлении. Голова кружится в хмельном танце, и мимо проносятся обрывки снов: чьи-то перчатки, усы, знамена и жесткая мешковина под щекой. Подушка. Наконец-то. Слова «доложить», «генерал» и «тропа шауни» исчезают в водовороте. Кажется, он произносит их сам, и ему отвечают, прежде чем… что?
Он резко садится. Проводит по лицу рукой, стирая остатки сна, который слишком быстро минул и не принес долгожданной сладости. Зевает до хруста в челюсти. Осматривается по сторонам, выбираясь из-под тонкого шерстяного одеяла и натягивая сапоги, а затем и куртку. Снаружи снова темно. Неужели проспал весь день?
Дым от костров не плывет над лагерем. Значит, северяне где-то близко – наверняка донесли разведчики. Вечернюю тишину вспарывают лишь стрекот сверчков и отдаленные голоса, на звук которых Джек направляется. Первым делом – раздобыть еды, а потом уже вызнать, как там Таннер.
У Таннера все плохо.
Полевой госпиталь устроен под навесом; вместо коек – застеленные дерюгой топчаны. На дальней лежанке кто-то стонет, да так жалобно, будто жилы тянут. Джек передергивает плечами. Кивает медбрату у входа. Тот сетует на нехватку питьевой воды, мол, раны промыть нечем. В ручье какая-то дрянь завелась: никто не поймет, в чем дело, да только солдаты слегли один за другим после перехода от Рич-Маунтин. Кто сыпью покрылся, кто бляшками гнойными, и кровью начали харкать. Худое дело нехитрое. Симптомы у всех разные – черт голову сломит, а он, лейтенант Финч, не медик даже, от отца нахватался знаний по вершкам, когда тот занимался частной практикой в Фэйрфаксе, и диагнозы ставить не берется – только грех на душу брать, да и лечить нечем, не считая спиртовых настоек.
Джек хмыкает, слушая вполуха. Говорят, что у него язык медом мазан, но и Финч – по виду его ровесник, лет двадцати с небольшим – не промах. Сразу видно: человеку надо выговориться.
– Так и рехнуться недолго. Заразное оно или нет – кто скажет? Может, через пару дней мы все тут…
– Не накликайте, лейтенант. Я собираюсь жить долго и счастливо. И помереть в окружении внуков.
Такие у Джека шутки.
– Ты сам-то… – Финч спохватывается. – Товарища на собственном горбу тащил, как мне передали. Жара не чуешь? Слабость, тошнота?
– Никак нет. Только жрать охота, – признается честно.
Финч с пониманием кивает.
– Это из палатки и налево. Роузен вчера кашеварил, а сегодня мы на холодном пайке. Ветер северо-западный, дым издалека видно.
– Да уж. Заметил.
Джек наклоняется к Таннеру: вроде дышит. Как всегда, через приоткрытый рот. Хоть что-то в этом мире неизменно. На висках вздуваются вены – будто синие змеи с загнутыми хвостами. Глазные яблоки мечутся под веками, ресницы дрожат, рука тянется, хватая Джека за лацкан.
– Девятка… направо, – хрипит Таннер. – Не ври, когда время придет… Час… и век… все будет для тебя едино.
– Эй, дружище! Полегче.
Он с трудом разжимает крепкую хватку, думая, не позвать ли Финча на подмогу, пусть даст салаге что-нибудь, хотя бы спиртовую настойку, а то видно же – бредит. Несет бессвязную чушь, глаза пучит так, что черты искажаются, теряя сходство с человеческими, будто Таннер решил обратиться в монстра из местных легенд.
К подобной ерунде Джек относился с недоверием: сам байки переиначивал да страху нагонял, – а тут холодным потом прошибает. Насилу выдергивает руку, отшатываясь.
«Дружище».
Сухо сплевывает на земляной пол. В горле саднит.
– Приглядывайте за ним, лейтенант. Как бы себе не
