Дитя Марса - Янг Роберт Франклин

Тем не менее, голландец не стал принимать скоропалительных решений и с покупкой не расстался. Во-первых, перекупщик Хиггинс уже наверняка задраил шлюз и готовился к взлету. А во-вторых, вернуть Изольду означало признать, что его, Вандерзи, обвели вокруг пальца, а это совершенно недопустимо. Нет, раз взял – смирись, однако голландец рассчитывал оправдать потраченные средства, чего бы это ни стоило.

В итоге, Изольде пришлось трудиться от зари до зари. На рассвете она доила молочного бронта, томившегося в сарайчике за магазином. Днем намывала посуду, стряпала, драила полы, обслуживала покупателей и разгружала товары для Вандерзи. А по вечерам намывала посуду, стряпала, драила полы, обслуживала покупателей и разгружала товары для Ланеса, местного трактирщика, которому голландец сдавал ее в почасовую аренду. Однако в своих попытках компенсировать расходы, заставив Изольду работать на износ, в попытках отомстить ей за обман (а к концу второй недели Вандерзи уже считал, что это именно Изольда, а не Хиггинс, сыграла с ним злую шутку), он совершил роковую ошибку.

Впрочем, ошибку вполне закономерную. Кто бы мог предположить, что андроид, способный верещать и распевать всякую тарабарщину (к 2241 году немецкий уже был мертвым языком в самом эзотерическом смысле этого слова, а Вандерзи от родного наречия отделяли многие поколения), сумеет снискать популярность в забегаловке Ланеса? Однако таверна – отнюдь не обычное заведение, зачастую там случаются вещи, которые никогда не произойдут в других местах. Изольда завоевала бешеную популярность у завсегдатаев таверны Ланеса, в итоге его доходы возросли вдвое. А потом втрое.

Собственно, ничего сверхъестественного в ее популярности не было. В тавернах глупые официантки всегда пользуются большим спросом. Они служат идеальной мишенью для шуток и охотно дают ущипнуть себя за мягкое место. Хотя Изольда не относилась к идиоткам и не поощряла любителей щупать официанток, издаваемые ею звуки, непонятные среднестатистическому обывателю, позволили причислить ее к разряду идиоток, похотливые же поползновения она принимала спокойно, не пытаясь воспротивиться.

Однако вовсе не эти факторы стали причиной ошибки Вандерзи. Нет, он погорел на другом. Голландец не учел, насколько разные люди встречаются среди посетителей баров. Рано или поздно кто-нибудь непременно узнал бы Изольду – либо по ариям и речитативам, либо по внешности. Так и случилось.

Знакомьтесь, Элвуд Паркхерст. Его вы тоже встречали, преимущественно в барах. Но прежде, чем окончательно осесть в питейных заведениях, он наверняка попадался вам в авангардных кварталах, где атмосфера насыщена табачным дымом и философией Ридера, Димса, Гента, или в экстравагантных книжных лавках, где на полках теснятся вычурные тома Креснинера, Галпа, Бреддера. Случись вам проходить мимо Метрополитен-Опера, вы бы заметили Паркхерста в толпящихся возле театра людях – вот он, курит одну сигарету за другой в ожидании, когда откроются двери в мир Верди или Вагнера. Странствуя по миру, вы заприметили бы Паркхерста у служебного входа в старый «Либидо» среди многочисленных поклонников пышногрудой Миранды, а после прочли бы об их скоротечном браке, который они заключили на радость всем эротическим изданиям. Однако те времена минули безвозвратно, и теперь Элвуда можно встретить лишь в баре или по дороге к нему.

В один прекрасный день Элвуд заглянул к Ланесу, увидел Изольду и моментально узнал ее.

В тот день Паркхерст мучился жестоким похмельем – пил он уже неделю с тех пор, как прилетел на Сириус-21, и прямо из космопорта отправился в ближайший бар. Возможно, вовсе не похмелье обусловило его поступок, но, трезвея, человек испытывает раскаяние, а потому особенно чутко реагирует на символы высшего порядка цивилизации. В Изольде Элвуд узрел силу, необходимую ему здесь и сейчас, а также смысл жизни, способный питать его в дальнейшем. Еще до того, как он услышал громогласный речитатив, которым Изольда разразилась, когда один из посетителей ущипнул ее за филейную часть, Паркхерст твердо решил заполучить поющее совершенство любой ценой.

Денег на выкуп Изольды ему не хватало, зато хватало на перелет до Проциона-16, где царил экономический подъем и рабочих мест было в избытке. Поскольку Вандерзи держал Изольду в сарайчике вместе с бронтом, Элвуду не составило ни малейших трудов похитить ее и тайком доставить на борт трампового судна, следовавшего до Проциона.

Однако в пункте назначения Паркхерста ждал настоящий удар: бесчисленные стада улвано, которых добропорядочные колонисты систематически забивали, дабы радовать состоятельных дам из цивилизованной части галактики улвановыми шубками, а себя – солидными банковскими счетами, коварно мигрировали в неприступные северные пустоши, чем спровоцировали резкий всплеск безработицы. Вакансий не просто уменьшилось, их вообще не стало. А хуже всего то, у Паркхерста не осталось денег даже на обратный билет.

Люди такого склада реагируют на неприятности одинаково, единственным доступным им способом. Паркхерст не прикладывался к рюмке с самого Сириуса-21, но осознав серьезность положения, прямиком направился в «Звезду и путника» – небольшое процветающее заведение неподалеку от космопорта, где жизнь и отношения налаживались благодаря благостному потреблению дешевого джина. Оставшихся у Паркхерста денег хватило на два дня. Часы подарили еще двое суток блаженного забвенья. Запасной гардероб – еще три. Паркхерст утолил физическую жажду, но лишь раззадорил душевную. Не считая последней рубашки, на продажу оставалась единственная вещь, Изольда, и он продал ее – отдал за десятую часть стоимости, так и не услышав исполнения своей любимой арии «Leibestod»[14], ради которой, собственно, и создавалась певица. Три дня спустя, основательно протрезвев, Паркхерст понял, что натворил – и повесился. Очередным владельцем Изольды стал миссионер по имени Ньюэл, стремившийся обратить в свою веру всех язычников галактики, помочь им увидеть вещи в истинном свете – а именно такими, какими их видел сам Ньюэл, убежденный адепт неохристианства, более известного в народе как ФДРизм. Новое религиозное направление зародилось в двадцатом столетии, после провозглашения Франклина Делано Рузвельта вторым Христом.

У Ньюэла был собственный корабль «НАВ» – названный так в честь учрежденного Рузвельтом Национального агентства по восстановлению экономики,– с разборной часовней в трюме. Закоренелый холостяк, миссионер скитался по городам и весям, сопровождаемый одиночеством и неприязнью. Изольда понадобилась ему, чтобы составить компанию, а заодно содержать в чистоте корабль, стряпать и чинить носки.

Первой – и последней для Ньюэла – остановкой после Проциона-16 оказалась Идвандана, захудалая провинция на юге Гаммы Волопаса-4. Местное население отличалось кирпично-красным оттенком кожи и невысоким, почти карликовым ростом. Их волосы, благодаря особому клейкому компоненту, всегда стояли дыбом, а единственным источником пропитания служили пвейтлы — похожие на коров существа, чье молоко обитатели Гаммы Волопаса-4 пили, мясо ели, а шкуры пускали на набедренные повязки, вигвамы и бурдюки. Периодически туземцы поедали друг друга, внося разнообразие в рацион.

Племя, которое решил облагодетельствовать Ньюэл, с самого начала отнеслось к ФДРизму со скепсисом. Заповедь «отнимать у богатых и раздавать бедным» аборигены соблюдали регулярно (подразумевая под «богатыми» врагов, а под «бедными» себя), однако не видели в этом никакой религиозной подоплеки. Систему страхования по старости они считали бессмысленной, а льготы для инвалидов не вызвали у них ни малейшего энтузиазма. Когда обитатель Идванданы достигал пенсионного возраста, его запекали на костре, чтобы съесть. Если в результате болезни или несчастного случая кто-то из соплеменников превращался в обузу, его также запекали на костре. Так всегда было, есть и будет. В здешних краях чтили единственного бога – Бруггиля, великана, поселившегося в огненной горе. Иногда Бруггиль гневался, и его огненное дыхание вырывалось наружу.