Дункан Мак-Грегор - Владычица небес
— Я и не говорю, что она есть. И все же Леонардасс Лалом едет именно в Вендию.
— Так значит, Леонардас… — Сервус запнулся.
— Кармашан? — с недоверием спросил астролога Бенине.
— Сего не ведаю, — сварливо ответствовал тот. — Звезды указали мне только местонахождение камня и дальнейшее направление его пути. Сейчас он на границе Шема и Турана.
— М-да-а… — Рыцарь посмотрел на Бенине тоскливыми, как у голодного пса, глазами. — Вендия велика… Да и… — Он перевел взгляд на старика.
Философ отлично понял, что означал сей взор его друга: Сервус ожидал услыхать точное определение — либо нынешнего пребывания магического рубина, либо конечной цели его пути. То же, что поведал астролог, заставляло сомневаться в его искренности. Кто может знать — а вдруг мерзкий старикашка в сговоре с Леонардасом и нарочно решил направить их по ложному следу? Надо будет не выпускать его из виду вплоть до возвращения Конана — с Лалом ли, без…
— И то хорошо, — успокоил Бенино друга. — Из восьми сторон света мы имеем только одну. А там можно спросить прохожих, хозяев постоялых дворов и посетителей, крестьян… В общем, я уверен, что Конан сам во всем разберется.
— Я разберусь, — хрипло пообещал варвар, отрываясь наконец от кувшина с пивом. — Сколько даешь, рыцарь?
— Да сколько спросишь, столько и дам, — пожал могучими плечами Сервус Нарот, расстроенный и вовсе не успокоенный словами друга.
— Две сотни, — рыкнул Конан, решительно разрубив воздух ладонью.
— Хоть три.
— Три сотни, — любезно согласился на такую оплату своего труда киммериец.
— Хоть четыре.
Тут совесть Конана проснулась и заявила о себе.
— Четыре — много. Пусть будет три.
Он поднялся и нетвердой походкой двинулся к лестнице.
— Ты куда? — удивленно спросили хором рыцарь, Бенино и Маршалл.
— Кром! Мне надо подумать, — не оборачиваясь, проворчал варвар. На самом деле он просто решил немного вздремнуть, ибо два дня возлияний уже давали о себе знать — все это время он почти не спал.
— Подумай, друг, подумай, — вслед ему кивнул Гвидо, для коего маневр приятеля был ясен. — Дело впереди нелегкое, и подумать надо непременно…
Потом он встал и быстро ушел в сад, дабы в одиночестве вспомнить славного Лумо, погибшего так некстати и так глупо.
* * *Следующее утро для всех стало началом конца. Облегчению не было предела. Тишина, так долго для этого дома царившая здесь, исчезла. Громкий говор, смех и даже пение наполнили огромное пространство трапезного зала.
Гвидо, отвлекшийся от печальных дум, беспрестанно хихикал, чихая по-кошачьи; ему вторил басом шемит; Бенино дурашливо толкался с братом и Сервусом, который воспрял духом и снова обрел свой румянец; даже Заир Шах фыркал в кулачок, наблюдая за шутками гостей и хозяина.
Один только Конан оставался мрачен. Ему, в отличие от остальных, не с чего было веселиться. Прохвост Леонардас — а может быть, и разбойник Кармашан — мог в любой момент изменить направление своего пути, и тогда вся затея превращалась в прах, в пустую трату времени. К тому же, варвар никогда не видел этого недоумка и вполне мог ошибиться и принять за него кого-то другого. В общем, все это были пустяки — и не такие дела вершил Конан в своей жизни, но сейчас ему казалось, что удача так далека от него, как прежде еще не бывало. Слава Митре, склонность к унынию не входила в число его пороков, а потому он занял себя тем, что начал мысленно рассчитывать дорогу, по которой пойдет.
— Конан! — радостным воплем встретили его на рассвете на удивление бодрые гости Сервуса Нарота.
Сам хозяин молчал, но по улыбке, от коей лицо его стало вдвое шире, можно было легко догадаться, какие чувства он испытывает.
— Когда ты отправляешься? — вопросил Гвидо, стараясь не выказывать особенной уж радости по поводу того, что приятель его уходит. Конан мог не так его понять. Маленький дознаватель радовался тому лишь, что в доме сем наконец воцарится мир — как раз-таки с киммерийцем он не хотел расставаться так скоро.
— Сейчас, — буркнул варвар. — Пива выпью — и пойду.
Немедленно требуемый напиток был поднесен дорогому гостю. Кроме того, с появлением Конана старый слуга начал накрывать на стол. Кухарка (по приказу Ламберта, наверное) показала истинные чудеса кулинарии. Здесь были: маринованная семга, два вида окорока—с чесноком и простой, жареный гусь, начиненный яблоками и какой-то неведомой кисло-сладкой травой, придающей блюду несравненный вкус и аромат, седло барашка в остром соусе, свежие булочки и многое другое, от чего глаза гостей наполнились слезами восторга и умиления.
Конечно, лучшие кушанья Ламберт поставил перед варваром. Душа его пребывала в состоянии благостном и добром: хозяин останется дома, под боком и под присмотром, а ради этого старый слуга был готов на многое.
О, эти страшные дороги! Путешествуя по ним можно не только простудиться и умереть, но и наткнуться на банду разбойников или злобного демона… Ламберт, который вовсе не выезжал за пределы города, имел смутные представления о жизни. Для него все заключалось в этом доме и в этом человеке, и благоденствие того и другого было несравнимо важнее всего — совершенно всего прочего. А посему варвар, случаем забредший в Лидию, встретивший здесь Гвидо Деметриоса и принявший на себя розыск злосчастного рубина, являлся для старика самым дорогим гостем, каковому отношению способствовала также его внушительная стать.
— Все приготовлено, отважный наш друг, — заявил Сервус, потерявший аппетит вследствие длительного волнения. — Отличный конь, еда, вино и вода — дней на пять хватит точно. Ну а потом… Вот!
Он выудил из-под полы куртки туго набитый мешочек. Конан на глаз определил, что там не меньше полусотни золотых. Да, такого богатства достанет и на три луны… Он подхватил мешочек, сунул его в карман.
— Э-э-э… Может быть, господин желает новое платье? — Ламберт, при Конане почему-то робевший, переводил взгляд с него на хозяина и обратно.
— Конечно, желает! — спохватился рыцарь, не давая гостю ответить. — Неси мою новую тунику, жилет, куртку и штаны, да порезвее!
— Не надо, — жестом остановил варвар сорвавшегося с места старика, повернулся к хозяину. — Мне твое платье ни к чему. Золота у меня достаточно, оденусь в дороге.
— Что ж зря тратить? — удивился Сервус. — У меня две комнаты завалены…
— Не надо! — перебил Конан. — Ты слишком пышно одеваешься, приятель. Твои цветы на заднице и звезды на животе не для меня.
Рыцарь несколько смутился и рассердился. Он понимал, конечно, что варвар прав: его одеяния обычно вызывали улыбку у простых людей и восхищение у знатных. К чести Сервуса надо сказать, что его более волновало мнение первых, ибо они в сути своей были чисты, что он не понимал умом, но чувствовал сердцем.
