Роберт Говард - Конан, варвар из Киммерии

Вдруг Янат вытянул в сторону страшных трофеев дрожащий палец.

— Это голова моего брата! — зарычал он. — А вот младший брат моего отца! А за ним старший сын моей сестры!

Внезапно он заплакал. Глаза его были сухи, но из груди вырывались хриплые рыдания. Потом плач перешел в тонкий пискливый смех и наконец в невыносимый визг. Янат сошел с ума.

Конан положил руку ему на плечо, и это прикосновение словно бы выпустило безумие на волю. Янат завыл и крутанулся на месте, пытаясь достать Конана мечом. Киммериец парировал удар, а Топал попытался схватить Яната за руку. Безумец выскользнул из его рук и вонзил меч в тело товарища. Топал со стоном опустился на пол. Янат закружился в сумасшедшем танце, потом бросился к полкам и стал рубить их, скрежеща зубами.

Конан подскочил к нему сзади, желая обезоружить, но безумец обернулся и с воем бросился на него. Видя, что с дураком не справиться, Конан уступил ему дорогу и сзади нанес воину удар, перерубивший ключицу и грудь. Несчастный пал мертвым возле своей умирающей жертвы.

Конан склонился над Топалом и увидел, что тот делает последние вздохи. Не стоило и пытаться остановить кровь, хлеставшую из страшной раны.

— Плохи твои дела, Топал, — буркнул Конан. — Не надо ли передать чего-нибудь твоим, а?

— Нагнись пониже, — просипел Топал, и Конан подчинился, но… секундой позже схватил его за руку: кинжал был направлен ему прямо в грудь.

— Клянусь Кромом! — сказал Конан. — И ты спятил?

— Так приказал Ольмек, — прошептал раненый. — Почему — не знаю. Когда мы укладывали раненых в постели, он шепнул мне, чтобы я убил тебя во время возвращения в Текультли…

И умер с именем своего клана на устах.

Конан глядел на него озадаченно. Или они все тут с ума посходили? Он пожал плечами и вышел за бронзовые ворота, оставив воинов Текультли под охраной сотен голов их сородичей.

На обратном пути ему не требовался проводник. Инстинкт вел его безошибочно. Но двигался он осторожно, внимательно осматривая любой темный угол. Не духов убитых ксоталанцев опасался варвар, а своих недавних союзников.

Он миновал Большой зал и перешел в комнаты на другой стороне, когда услышал что впереди кто-то ползет, тяжко дыша и постанывая. Потом он увидел человека — тот действительно полз по пурпурным плитам, оставляя за собой кровавый след. Это был Техотль, и глаза его уже застилала мгла.

— Конан! — окликнул раненый. — Конан! Ольмек похитил девушку с золотыми волосами!

— Вот почему он приказал Топалу заколоть меня, — сообразил Конан, становясь на колени возле умирающего. — Этот Ольмек не такой уж сумасшедший, как кажется с первого взгляда!

Блуждающие пальцы Техотля впились в руку Конан. Он прожил жизнь в холодном, неприветливом, страшном мире, и благодарное чувство к пришельцам разбудило в нем искру настоящей человечности, которой так не хватало его сородичам, жившим лишь ненавистью и жестокостью.

— Я хотел воспрепятствовать этому… — пузырьки красной пены лопались на губах Техотля. — Но он ударил меня… Думал, что убил… Но я уполз… О Сет, я долго полз в собственной крови! Берегись, Конан! Ольмек может заманить тебя в ловушку! Убей его! Это зверь! Бери Валерию и беги! Леса не бойся. Ольмек и Таскела лгали, пугая драконами. Они давно истребили друг друга, остался только самый сильный. А если ты его убил, то больше бояться нечего. Ольмек почитал его за бога, приносил ему человеческие жертвы. Стариков и детей связывал и сбрасывал со стен. Торопись! Ольмек потащил Валерию…

Техотль умер прежде, чем голова его коснулась пола.

Забыв об осторожности, Конан быстро направился в Текультли. На ходу он пересчитывал бывших союзников. Двадцать один, считая Ольмека остался после боя в тронном зале. С тех пор умерли трое… Что ж, Конан был наготове сейчас в одиночку перебить весь клан.

Но инстинкт был сильнее и велел взять себя в руки. Он вспомнил предостережение Техотля насчет ловушки. Очень возможно, что князь позаботился об этом на случай, если Топал не выполнит приказа. А коль скоро так, то киммериец наверняка будет возвращаться той же дорогой…

Конан поглядел в окно, за которым мерцали звезды. Они еще не начали бледнеть. Сколько событий за одну ночь!

Он свернул с дороги и по винтовой лестнице спустился этажом ниже. Он не знал, где находятся нужные ему двери, но был уверен, что найдет. Зато он понятия не имел, как правится с засовами — наверняка ворота будут закрыты хотя бы в силу полувековой привычки.

Сжимая меч, он бесшумно двигался по темным и освещенным залам. Текультли был уже близко, когда варвара встревожил некий звук. Он без труда узнал его — так пробует кричать человек, у которого заткнут рот. Источник звука был где-то слева. В этой мертвой тишине любой писк разносился далеко.

Он пошел на повторяющиеся крики и увидел сквозь приоткрытую дверь поразительное зрелище. На полу комнаты была установлена железная конструкция, напоминающая пыточное колесо. На колесе был распят человек великанского сложения, голова его лежала на подставке, утыканной стальными шипами. Их острия были окрашены кровью из проколотой кожи. На голове было что-то вроде уздечки — впрочем, ее кожаные ремни не защищали от шипов. Эта уздечка была тонкой цепью соединена с устройством, поддерживающим огромный железный шар, висящий над волосатой грудью пленника. Пока несчастный лежал недвижно, шар висел на месте. Но стоило ему от нестерпимой боли приподнять голову, шар падал на несколько дюймов. В конце концов мышцы шеи откажутся поддерживать голову в таком неестественном положении, а боль от шипов станет окончательно невыносимой… Тогда шар раздавит его медленно и неотвратимо. Рот жертвы быт заткнут кляпом и большие черные глаза дико уставились на человека, стоящего в дверях в полном недоумении. Потому что на колесе был распят Ольмек, князь Текультли.

6. Глаза Таскелы

— Значит, для того, чтобы перевязать ногу, ты тащила меня в эту дальнюю комнату? — спросила Валерия. — Что, нельзя было это сделать в тронном зале?

Она сидела на ложе, вытянув перед собой раненую ногу, которую служанка только что перевязала полоской шелка. Возле Валерии лежал ее окровавленный меч.

Служанка выполняла свою работу чисто и тщательно, но аквилонке не нравились ни липкое прикосновение ее пальцев, ни выражение глаз.

— Других раненых также перенесли в другие комнаты, — выговор был мягкий, как у всех женщин Текультли. Но два часа назад Валерия видела, как эта же самая женщина пробила кинжалом сердце своей противницы и выцарапала глаза раненому ксоталанцу.