Роберт Говард - Конан Бессмертный
Острая боль внезапно пронзила сердце старого морского разбойника. Его беспокойный взгляд с тревогой вновь начал шарить по лицам людей его команды... Но где же Конан? Знакомого изрезанного шрамами лица и серо-стальной гривы волос нигде не было видно.
Сердце Сигурда упало, его румяное лицо помрачнело, и черная туча скорби окутала его. Сигурд прекрасно знал железную отвагу старого киммерийца. За всю долгую жизнь Конана лишь немногие могли похвастаться, что им удалось взять его в плен. Всегда готовый яростно отстаивать свою свободу, старый седой волк скорее всего предпочел пасть, сражаясь, чем сдаться на милость этим маленьким, похожим на куклы человечкам. И если Конан действительно был убит, то теперь на бычью шею и плечи Сигурда ложилась громадная ответственность за всю команду.
— Мужайтесь, друзья! — пророкотал он.— Хоть мы уже не свободные люди, но все еще живы. А пока мы дышим, едят меня рыбы, у нас всегда есть шанс пробить себе дорогу к свободе!
Горан Сингх бросил на него мрачный взгляд больших темных глаз.
— А где наш господин Амра, а, Сигурд? Почему его нет среди нас? — угрюмо потребовал ответа венд.
Сигурд медленно покачал своей рыжей седеющей бородой.
— Клянусь хвостом Шайтана и звездой Нергала, дружище, я не знаю. Может статься, что он в другой части этой проклятой галеры.
Венд молча кивнул, но мрачно склонил голову в тюрбане, избегая смотреть Сигурду в глаза. Он знал не хуже ва-нира, что Конана вряд ли стали бы держать отдельно от остальных. Скорее всего, могучий киммериец погиб, пронзенный стеклянным антильским мечом, и уже отошел в холодные залы вечно блуждающих призрачных теней.
Они плыли к гавани Птаукана долго, почти час, наверное, из-за дополнительного веса полусотни здоровенных пиратов в трюме. Когда их наконец вывели в тяжелых стеклянных цепях из обшитого золотыми пластинками корабля-дракона, Сигурд замигал от неожиданно яркого солнечного света. Со смешанным чувством удивления и любопытства он поглядывал на открывшуюся панораму древнего города: изглоданные непогодой камни, кричащие цвета зданий, которые ярус за ярусом поднимались вверх по склону горы.
Ни разу в жизни Сигурду из Ванахейма не доводилось видеть такой странной столицы. Каждое здание в городе было покрыто изображениями богов с головами чудовищ и людей с головами животных и имело монолитные и массивные ворота из прочного камня и диковинно изукрашенные колонны, устремившиеся в ясное утреннее небо. Надо всей этой картиной нависала огромная, угрожающая, окрашенная в черные и красные цвета пирамида, тень которой мрачно и уныло легла на город. На вершине ее клубы черного дыма лениво поднимались в воздух, отчего это сооружение походило на какой-то рукотворный вулкан. Однако пиратам удалось выхватить взглядом лишь отдельные детали древнего города атлантов. Охрана быстрым шагом вела их по мощеным улицам вверх с яруса на ярус. Далее без остановки они прошли сквозь бронзовые ворота серой крепости, расположенной рядом с огромной пирамидой у самого края площади. Тяжелые ворота с лязгом захлопнулись за спиной, и на несколько мучительно долгих дней последний клочок голубого неба и порыв свежего ветра исчезли для пленников за железными створками. Охрана погнала их вниз по бесконечным каменным ступеням лестницы, спиралью уходившей во внутренность горы, на склоне которой и был построен Птаукан. Когда колени, ноющие от нескончаемого спуска, казалось, готовы были уже сломаться под тяжестью тела, они наконец достигли огромных размеров зала, выдолбленного в камне. Здесь с них сняли кандалы. Люди безучастно стояли под пристальными взглядами охранников, нацеливших в грудь пленникам свои стеклянные пики.
Затем их заковали в кандалы, прикрепленные к длинной прозрачной цепи, сбегавшей вдоль стены сквозь замурованные в нее кольца из того же материала. И хотя люди имели некоторую свободу передвижения, достаточную, чтобы ходить или лежать, практически все они были заключены на небольшом пятачке около стены площадью в несколько футов.
Затем стража вышла из камеры, и заключенные остались одни.
Толстые каменные колонны, поддерживающие крышу этого огромного зала, вздымались словно стволы гигантских деревьев. Создавалось впечатление, что их выдолбили в твердой скале, осваивая это подземелье, и оставили стоять здесь навечно, чтобы удерживать тяжелые своды.
Высоко над их головами на каменном потолке были прикреплены пластинки тускло светящегося металла. Древнее забытое знание атлантов, а возможно, и колдовство вызывало исходившее от этих пластинок мягкое лучистое свечение, которое разливалось по огромной комнате бледным желтоватым светом. Сигурда на мгновение посетила мысль, что, может быть, эти пластины были сделаны из странного металла атлантов, орихалка, о котором ходило столько слухов, но у него было много других, более насущных дел, чтобы тратить время на обдумывание этой догадки.
* * *Пленников кормили один раз в день. Ведра жирного, едва теплого варева из мяса или рыбы выплескивались в длинный грязный каменный желоб, сбегавший вдоль стены. В этом пойле в изобилии плавали комки стылого жира, перемешанного с какой-то другой бурдой. Но скоро голод переборол брезгливость, и команда «Красного Льва» уже с нетерпением ждала часа кормежки. Сигурду пришлось использовать весь свой авторитет, чтобы удерживать людей от драк за эти мерзкие помои.
Заточенные в сырой камере, не имея возможности наблюдать за ходом небесных светил, пираты вскоре совсем потеряли счет времени. Сколько часов или, может, дней они жили здесь? Пленники затевали бесконечные споры по этому поводу, пока Сигурд не рявкнул на них:
— Заткнитесь вы все! Вы доведете меня до бешенства своим базаром. Можно не сомневаться, что они кормят нас в одно и то же время и каждый день. Значит, каждая кормежка — это одни сутки. Ясунга, ты будешь следить за временем. Найди место на стене и делай там отметку каждый раз после того, как они принесут сюда эти помои.
— Но, Сигурд,— жалобным голосом вмешался маленький офирец,— мы же не знаем, сколько дней уже прошло. Кто говорит, что четыре, кто — пять, а кому-то кажется, что все шесть или семь. Как мы узнаем...
Он резко осекся, когда ванир, поднеся огромный кулак к самому его носу, так что туго натянутая цепь жалобно зазвенела, проревел:
— Заткнись, Ариман тебя раздери, или я обмотаю цепью твою тощую шею и буду затягивать ее, пока не отвалится твоя башка, такая крохотная, что на ней и двум вшам не разойтись! Каждый может прибавлять столько дней к подсчету Ясунги, сколько считает нужным, и это, черт возьми, не имеет никакого значения! А если кто-нибудь еще заикнется об этом, то я размажу его череп по стене, как тухлое яйцо!
