Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

Теперь они стояли лицом к лицу — высокий рукой зажимал рану на правом плече. Усатый побледнел и оскалился: подобный исход поединка не устраивал его ни в коей мере. Ему хотелось убить. Именно это желание читалось сейчас на хищной скуластой физиономии.

Высокий перебросил шпагу в левую руку и шагнул вперёд. Коренастый соперник его ринулся в атаку, нанося удары в основном справа, будто пытаясь закрепить достигнутый успех; в планы его не входило победить красиво. Он намеревался просто победить.

Собственно, в его победе теперь уже не возникало сомнений; на его стороне была сила, но, как оказалось уже в следующую секунду, для успеха этого недостаточно.

Для успеха надо, чтобы на твоей стороне была судьба.

Именно в этот момент моей кобыле вздумалось выйти к ручью; удивлённая поединком, она осуждающе фыркнула.

Возможно, коренастый боялся свидетелей. Возможно, его соперника чужие глаза заботили меньше; как бы там ни было, но коренастый вздрогнул и на мгновение отвлёкся.

Высокий не упустил шанса, тем более что левая рука у него была не короче правой.

Усатый медленно повернул голову — возможно, потому, что на противника смотреть уже не было смысла. Здоровенный кусок железа уже сидел в боку, на щёгольской рубашке расползалось красное пятно, усач попытался вздохнуть — кровь запузырилась. Всё ещё укоризненно глядя в мою сторону, усач повалился на истоптанную траву.

Секунду спустя мой взгляд встретился со взглядом высокого.

У него было бледное, нездоровое лицо. Как будто вислые поля шляпы никогда в жизни не позволяли солнечным лучам коснуться этих впалых синеватых щёк.

Я ждал, что он предпримет; он отвернулся, подобрал свою шляпу, вытер шпагу пучком травы и, не глядя на поверженного противника, двинулся прочь.

Прошло минуты две или три; поколебавшись, я выбрался из своего укрытия. Может быть, коренастый ещё жив, сказал я себе без особой надежды. Во всяком случае, удрать, не убедившись в его смерти, представлялось мне неестественным.

Я перешёл ручей, стараясь не оступиться на скользких камнях; вода бурлила, намереваясь залезть ко мне за голенища. Коренастый лежал навзничь, не закрывая глаз, и глаза эти были уже неподвижными, тусклыми; перевязывать рану было поздно.

— Нет! Остановитесь! Не-ет!

Я похолодел и обернулся.

За стволами мелькнуло яркое, похожее на редкую бабочку платье; тонкий голос опять закричал, призывая остановиться, затрещали ветки под торопливыми ногами, я отшатнулся от покойника, намереваясь вернуться на свой берег ручья, — в эту самую минуту на поляну вырвалась женщина.

Не время было судить, красива она или нет. Не время было осуждать её за показное богатство и некоторую безвкусицу в туалете; от бега щёки её разгорелись, от волнения на шее выступили красные пятна, но, увидев на земле залитого кровью дуэлянта, она в мгновение ока сделалась белой, даже вроде бы желтоватой, как кость.

Что говорят женщинам в таких случаях?

Вероятно, следовало увести её отсюда. Или дать напиться.

Губы её шевельнулись; за плеском воды я не расслышал слов. На дрожащих ресницах мне померещились слёзы.

Женщина, плачущая в моём присутствии… Я коротко вздохнул:

— Сударыня, судьба бывает такова, что…

— Я так и знала, — сказала она шёпотом. — Я так и знала, что он плохо кончит.

Я запнулся, озадаченный.

— Ревнивец, — сказала она, с горечью глядя на распростёртое тело. — Я знала, что рано или поздно он допрыгается… Ревность — болезнь со смертельным исходом.

Я стоял по колено в ручье. Ноги мои замёрзли; она наконец-то оторвала взгляд от лежащего и посмотрела на меня — глаза её были печальны, но совершенно сухи.

— Я не осуждаю вас, — сообщила она со вздохом. — Терпеть его грубые выходки… У меня тоже недоставало нервов, честное слово.

Я облизнул губы.

Я всегда по праву гордился тем, что быстро соображаю. Вот и сейчас — после секундного замешательства рассудок завопил мне, что надо немедленно убираться; женщина смотрела на меня, ей было лет двадцать пять, из-под затейливой шляпки выбивался светло-русый завиток.

Ярко-зелёные глаза…

Перед ней стоял в ручье высокий мужчина в чёрном. Я привык путешествовать в чёрном — в дороге ведь не напасёшься прачек…

Я всегда верил в судьбу. В частности, в свою собственную; яркое платье женщины — повседневное, видать, платьице, в котором можно запросто бегать по лугам, — посверкивало драгоценными камнями. Двумя изумрудными искрами поблёскивали широко посаженные глаза.

— Вас будут преследовать, — сказала она устало. — В землях герцога Тристага дуэли запрещены под страхом смерти.

Новые новости.

Над водой висела стрекоза. Остроносые мальки доверчиво тыкались в чёрную кожу моих сапог.

Интересно, а каков был повод для ревности, если дама не знает кавалера в лицо?..

Круглый деревянный календарь преследовал меня даже во сне. Солнце, неуловимо похожее на Чонотакса Оро, скалилось и поводило лучами, а бородатые ветра хохотали, разевая бесформенные пасти: что, достукался?

Мне снилось, что время убывает, как вода в песок.

…Её муж при жизни был знатен, богат и ревнив. Ревность он забрал с собой в могилу, знатность пышно обустроила его усыпальницу, а богатство… Богатство осталось молодой жене с зелёными глазами.

Обо всём этом я догадался раньше — разговоры в посёлке только подтвердили догадку. Говорили возбуждённо и много — все знали, что благородного господина Дэра укокошили на дуэли, что сам герцог Тристаг приезжал выразить соболезнования вдове и заодно выяснить, не знает ли кто имени убийцы?

Имени никто не знал. Человек в чёрной шляпе явился ниоткуда и исчез никуда, а я потратил последние деньги, чтобы разжиться обновкой: белой шёлковой рубашкой и безрукавкой из тонкой тёмно-красной замши.

Госпожа Дэр надела траур. Над башенками дома-замка уныло повисли чёрные флаги; ворочаясь на жёсткой койке скверной деревенской гостиницы, я вспоминал обеспокоенный зелёный взгляд и смуглую грудь в вырезе дорогого платья. Богатая вдова, тихо говорил здравый смысл, и молодой таракан на стене — юноша, только что покинувший отчую щель, — в согласии поводил усиками.

Её звали Ивилина. Её состояния вполне хватило бы на выкуп моей жизни, да ещё осталось бы немножко на прожитьё — жить-поживать в старом замке Рекотарсов на пару с зеленоглазой жёнушкой…

Таракана потешали мои бредовые идеи. Таракан смеялся.

…Случилось так, что круглую дату — два месяца со дня приговора Судьи — я встретил в постели зеленоглазой прелестницы.