Первые нити паутины - Валерия Веденеева
— Разве из гильдий уходят? — упоминание о «некогда состояла» показалось мне странным.
Женщины, в свою очередь, удивились моему удивлению.
— Конечно, уходят. Некоторые, бывает, сменят до десятка гильдий, пока не найдут свое призвание, — объяснила одна из них.
Что ж, пожалуй, это было лучше, чем пожизненная привязь к кланам, которые отнюдь не всегда хорошо обходились со своими людьми — тут мне сразу вспомнились Кора и ее брат.
— Но разве у гильдий нет секретов? И они вот так просто позволят уйти тому, кто обо всем узнал?
— Уходят обычно в ранге учеников и подмастерьев, — отозвалась гильдийка. — Чтобы уже мастер уходил — я такого даже и не припомню. Ну а в секретах ничего страшного нет — уходишь, значит, даешь нерушимую клятву, что никому о них не расскажешь и что в собственной жизни будешь использовать только то, что открыто всем внешникам.
— Разумно, — сказал я с искренним одобрением. Подход гильдийцев к жизни мне определенно нравился.
Женщины уже ушли, а мы заканчивали ужинать, когда в дверях появился Дорес и сразу направился к нам. Собственно, я ожидал, что сейчас мы поднимемся в комнаты, заберем свои вещи, которые до того были в седельных сумках, попрощаемся и двинемся назад к Академии, но вместо того он отвел нас в небольшую обеденную комнату — без окон, зато с рунами от подслушивания, выгравированными чуть ли не на каждой подходящей поверхности.
А еще в этой комнате обнаружилась та самая Изольда, о которой упоминали гильдийки. Невысокая, пухленькая, лет тридцати пяти на вид, с добрым круглым румяным лицом, с полногубым ртом, одинаково готовым как расплыться в улыбке, так и беззлобно заворчать на отлынивающих слуг или непослушных детей, она выглядела такой безобидной и уютной, что хотелось немедленно рассказать ей обо всех своих бедах и горестях и попросить совета. И верилось, что она обязательно такой совет даст — если и не самый мудрый и полезный, то как минимум такой же добрый и уютный, как она сама.
Пожалуй, имя Золя подходило ей больше, чем взрослая версия.
Дорес дождался, пока она жестом не активировала руны, и только потом коротко и четко объяснил нам, что данная гостиница на самом деле принадлежит клану аль-Ифрит, и что ее хозяйка, якобы унаследовавшая деньги на покупку от своего покойного мужа, на самом деле тоже работает на клан.
Маску вежливого внимания я удержал на лице с трудом — слишком сильным оказалось удивление. Безобидная и уютная, да?
— Это первое место и первый человек, к которому вы должны обратиться в случае любой серьезной проблемы, а также если вам понадобится передать послания домой. Вы, конечно, можете посылать письма через точки воздуха, но имейте в виду, что все они просматриваются людьми из имперских канцелярий, так что в них можно писать только самые невинные вещи. У Изольды есть возможность связаться с нами так, чтобы избежать ненужных глаз.
У меня в памяти всплыли те донесения, которые однажды дала мне прочитать Амана, письма от шпионов, подписанные лишь номерами. Интересно, эта Изольда тоже была из них и отправляла послания под именами какого-нибудь Пятого или Семнадцатого?
И насколько фальшивой были эти ее доброта и безобидность?
Пожалуй, именно стремление понять, до какой степени неверно я считал ее характер, заставило меня задать вопрос о юноше со шрамом в пол-лица.
— А, вы видели Лиама, — Изольда улыбнулась. — Бедняга все время работает на кухнях, но сегодня, должно быть, подавальщиков не хватило, поэтому распорядитель позвал и его.
— Почему шрам? — тут же заинтересовался Дорес, хотя причина его интереса была совсем не такой, как у меня. — Этот Лиам что, попал под такое сильное проклятие, что целительская магия не работает? Не опасно ли держать проклятого здесь?
— Ой, упаси Пресветлая Хейма, что ты такое говоришь! — Изольда тут же замахала на него руками. — Никакого проклятия на мальчике нет, самая обычная плохо зажившая рана. Просто услуги целителя стоят дорого, а у бедняги единственного из всей семьи есть работа. Сложно прокормить пятерых на жалование одного, хотя я ему и разрешила забирать то, что остается на кухнях от дневной еды.
— Пятерых? — повторил я.
— У него мать и трое младших братьев.
— Но как он умудрился получить такую рану?
— Да он и сам уже не помнит. Монстр какой-то цапнул. Говорит, когда убегали, не до того было, даже боль не сразу почувствовал.
Я кивнул — до меня только сейчас дошло, что парень со шрамом был одним из тех беженцев, которых мы видели сегодня днем. Похоже, одновременно со мной это сообразил и Дорес, поскольку сказал:
— Но как он вообще попал сюда? Его величество ведь запретил пускать людей из лагеря беженцев в город.
Запретил? Этого Достойные Братья не рассказывали. Должно быть, Дорес узнал такие подробности как раз сегодня вечером, когда уходил по делам клана.
Изольда вздохнула.
— Пришлось оставить за него поручительный залог, — и пояснила для нас с Кастианом: — Император издал декрет о залогах, как только из погибших кланов стали прибывать первые беженцы. Если кто-то желает ввести такого бедняжку в город, то он должен дать поручительство в магистрате, заплатить пошлину и оставить залог.
— И за скольких таких бедняжек ты уже поручилась? — знающим тоном спросил Дорес.
— Ну, — Изольда смутилась. — Скольких смогла пристроить. Может быть, пару дюжин.
Похоже, мое первое впечатление о хозяйке гостиницы все же оказалось верным. Она действительно была доброй женщиной, хотя, судя по двойственности ее работы, не настолько безобидной, насколько казалась с первого взгляда. А вот император, как выяснилось, не только ничего не делал для помощи своим пострадавшим подданным, но еще и пополнял казну за счет тех людей, которые помочь хотели.
— Дорес, в отряде есть кто-нибудь, кто обладает целительскими способностями? — спросил я.
— Ну, допустим, я немного, — отозвался тот. — Что ты хотел?
— Можешь убрать этому парню шрам?
Дорес посмотрел на меня удивленно, потом пожал плечами.
— Меня учили лечить только свежие раны, но, в принципе, попробовать могу.
Вблизи шрам Лиама выглядел еще ужаснее, чем когда я заметил его мимоходом. От виска, через всю щеку и подбородок, опухший, красный.
Лечение заняло минут десять, и все это время парень сидел неподвижно, с недоверчивым выражением
