Полумесяц и крест - Руслан Ряфатевич Агишев
Отступление 15.
Письмо имама Шамиля правителю Мекки и Хиджаса.
«…Я направляю к тебе настоящее послание, дабы ты просил о помощи нам… Постарайся выхлопотать для нас помощь у кого бы то ни было, у величайшего ли султана кого-либо другого, употребив для этого все свое учение. Будет великолепно, если удастся снарядить для нас корабль с продовольствием и оружием, которое затем переправить контрабандистами…».
Отступление 16.
Дункан Ч. Война с турками в Азии. — Лондон, 1830. — 593 с. [отрывок].
«…Опасаясь разрушить романтические мечты моих читателей, должен я сказать откровенно, что недисциплинированный и плохо вооруженный сброд, из которой состоят приверженцы Шамиля, хотя и держится крепко в своих горных твердынях, но на равнинах Грузии не годится никуда. Ничего не может быть нелепее слухов о периодических победах, существующих только в пламенном воображении германских борзописцев, по словам которых 60.000 Черкесов могут, в два перехода, явиться перед Тифлисом. Дело вот в чем: когда поля обработаны, горцы могут, до наступления осени, предпринимать небольшие набеги, собираются несколько сот конников, спускаются из своих убежищ, стремительно нападают на какую-нибудь ничего не подозревающую беззащитную, разграбляют ее, жителей же или убивают хладнокровно, или увлекают в неволю. Затем воины Шамиля, нагруженные добычею, убираются поспешно в свои вертепы. Имаму невозможно продержать в сборе значительную силу больше недели, а если бы и удалось ему прокормить свои недисциплинированные силы, то все таки она разбежалась бы, потому что Черкес, Лезгин или Дагестанец оставляет свой родной аул единственно для добычи…».
Отступление 17.
Костенецкий И. Я. Записки об аварской экспедиции на Кавказе 1830 г. Санктъ-Петербург, 1835. — 372 с.
«…Только немногие воины имеют возможность во всякое время и повсюду следовать за своим предводителем; остальных удерживают на месте обычные занятия и работы, которые опытный вождь не станет без надобности нарушать. Из этой массы людей не трудно составлять большие скопища, но держать их в продолжительном сборе нельзя. На сборные пункты вдали от родины горец шел неохотно, но легко присоединялся к партии, проходившей через его аул, и нередко увлекался ею даже в далекие предприятия. Крайне воздержанный в пище, он шел всегда налегках, брал с собою несколько чуреков, довольствовался у жителей, когда истощался этот запас, или выходил мелкими партиями на грабеж, если находился в наших пределах… Действительно, ополченцы, быстро сосредотачиваясь под знаменами имама с надеждою обогатиться грабежом, могли столь же быстро покинуть его армию».
7. Притворись хитрой лисицей
Родовой аул хана Джавада широко раскинулся на вершине скалистого холма, отдельными хижинами взбираясь на его высокие отроги. Сама природа превратила селение в крепость, с одной стороны защитив его глубоким ущельем, а с другой стороны — подпирающей небо скалой. От дороги аул отгородился высокой каменной стеной, за сотни лет превратившейся в непреодолимое препятствие для врага. Свою лепту в оборонительный ордер вносили десятки древних охранных башен, многометровыми колоннами возвышавшимися вдоль стен. Раньше с них осыпали непрошеных гостей стрелами и камнями, а сейчас — свинцом и даже самодельными гранатами.
Все эти прелести средневеково зодчества в полной мере ощутил Ринат и его собранное в спешке воинство. Пытаясь не дать Джаваду сколотить союз из обиженных реформами ханов и беков, он решил раздавить его гнездо как можно быстрее. Благодаря эффекту неожиданности ему удалось блокировать хана вместе с его ближайшими сторонниками в родовом селении Джавада, полностью лишив его связи со своими сторонниками. Правда, на этом все хорошие новости заканчивались.
Собранная в дикой спешке карательная экспедиции почти полностью состояла из тех, кто оказался под рукой — больше восьмисот вооруженных общинников из ближайших селений, примерно две сотни дружинников присягнувших имаму Шамилю на верность ханов и около семи десятков его родовичей. Из-за желания сохранить наступление в секрете Ринат даже отказался от тяжелого вооружения — около десятка артиллерийских орудий времен нашествия Наполеона Бонапарта, непонятно каким образом оказавшихся у горцев. Собственно, именно это и стало его первой ошибкой. Аул Джавада оказался совершенно неприступен для атак пехоты или кавалерии. Первые же два приступа, предпринятые атакующими едва ли не с марша, окончились полной неудачей. Мчащиеся во весь опор всадники сразу же нарвались на плотный и меткий огонь многочисленных стрелков. Кони и люди, получив пули или две, падали со всего маху на землю. Для остальных, что смогли добраться до селения, высота стен стала непреодолимым препятствием.
Второй ошибкой Рината, как это ни странно, оказалась спешка. Думая воспользоваться эффектом неожиданности, он не смог хорошо подготовиться ни к штурму, ни к осаде. Не хватало буквально всего: свинца для пуль, пороха для патрон, дерева для лестниц, продовольствия, и т. д.
Однако главную свою ошибку он осознал в первый же вечер после неудачного штурма, когда решил пройтись по своему лагерю. Ему нужно было своими собственными глазами почувствовать царившую в войске атмосферу, оценить настроение воинов.
—…Боже мой, о чем тут говорить? О каком государстве? О какой силе и влиянии? Вшивый аул взять не можем, — недовольно бухтя, пробирался Ринат по лагерю, пестротой и шумом больше напоминавшим ему цыганский табор. — Да это же банда разбойников и махновцев. Анархисты, мать их за ногу. В одиночку герой — медали вешать некуда, а в десятерым уже шайка мародеров! Как с такими воевать⁈
Вбитый в подкорку горцев индивидуализм, которому претили любые проявления дисциплины, и стал основной его проблемой. Вайнах в одиночной схватке оказывался непревзойдённым бойцом: выносливым, сильным, отважным, умелым в обращении с холодным оружием, метким стрелком из ружья, прекрасным наездником, отличным альпинистом, неприхотливым в походе, великолепно мотивированным. К сожалению, на этом плюсы заканчивались и начинались минусы, величина которых оказывалась, по истине, гигантской.
Вся горская военная организация, вышедшая родом из средневековья, по сути там и осталась. Это касалось едва ли не всего, на чем останавливался взгляд. Почти полностью отсутствовало единообразие в вооружении и обмундировании, разнообразие которого ограничивалось лишь толщиной кошелька и размером фантазии. Тут у одного горца могла быть булатная шашка с индийскими самоцветами в навершие гарды и нарезной английский 19-мелиметровый штуцер времен Наполеоновских воин. Второй же таскал на себе дедовскую кирасу и кованный шлем, а из оружия имел лишь старую саблю и раздолбанный карамультук. У некоторых не было и этого. Они напоминали собой оборванцев, которым и подать было не зазорно.
Организация и внутренняя структура подразделений были в самом, что ни на есть зачаточном состоянии. Его воинство состояло из отрядов разных родов, которые в свою очередь делились на дружины из конкретных селений и даже семей. Один такой отряд мог насчитывать четыре сотни воинов, другой — две сотни, а третий — лишь семь или восемь десятков. При этом никакого соподчинения между ними не было. Каждый вождь или мало-мальски знатный бек считал, что приказы ему мог отдавать лишь имам Шамиль и никто другой. Последнее вносило в управление войсками такой элемент дезорганизации, что Ринат буквально кипел от злости. Его приказы, передаваемые через порученцев, нередко ставились под сомнение или вообще игнорировались. Приходилось, носиться из конца в конец лагеря для решения даже самых незначительных вопросов. Воинов из какого рода послать на разведку дороги? Как по-справедливости распределить добычу, взятую с какого-то оборванца или полуразрушенной хижины? Как примирить двух задиристых джигитов, одному из которых не понравился взгляд другого? Как распределить на дежурства часовых? Кто должен вставать на привал первым? В конце концов, о какой эффективности тут могла идти речь⁈
С дисциплиной дело обстояло еще хуже. Она была, но понималась рядовыми горцами довольно оригинально. На территории своего рода или вблизи от нее воин воевал отважно и умело, беспрекословно выполняя все приказы предводителя своего отряда. Оказываясь в дальнем походе, воин превращался в невольного барахольщика, думающего лишь о грабеже и последующей наживе. Ринат собственными глазами видел, как часть его воинства, не обращая внимания на продолжающийся бой, потрошили дома зажиточных жителей и после носились с громадными мешками всякого барахла. Бывало с одной стороны селение штурмовали, а с другой его грабили.
Однако, еще больше его удивило другое.
