Юрий Никитин - Стоунхендж
Женщина решила за него: калика открыл от толчка один глаз, другой, сел, сладко потягиваясь.
— Черт-те что снится ночью.
— Да уж, — сказал рыцарь ядовито. Тяжелый удар потряс землю, подернутые серым пеплом угли подпрыгнули, запылали коротким ярким огнем. — Взгляни-ка туда.
Волхв почесался, зевнул, глаза были еще сонными.
— А, вот почему мерещилось всякое... Ты бы испек зайчика или хотя бы пару рябчиков. Дорога длинная!
Томас сказал обидчиво:
— Испечешь! Все зверье от страха попряталось под листья, дрожмя дрожит.
— Вот и бери голыми руками. А-а, ты ж умеешь только по-рыцарски, когда сотня загонщиков прямо на тебя выгонят оленя. Да еще и привяжут!
— Сэр калика, — сказал Томас дрожащим от негодования голосом, — я понимаю, что ты спал плохо, снилось что-то гадкое, но нехорошо все вымещать на мне!
— Нехорошо, — признал Олег сокрушенно. — Винюсь, сэр Томас. Как ты думаешь, если снится коза на веревке — к добру ли?
Томас указал пальцем через плечо, где противники метали друг в друга целые реки молний.
— Если такая коза, то явно к добру. К добру и радости. Подойди поближе, от радости запоешь и даже затанцуешь.
Калика достал из мешка краюху хлеба, разломил. На дракона и сверкающий замок даже не повел бровью. Глаза у него были грустные и усталые.
Из замка били непрерывные струи света. Дракон корчился, отступал, бросался сбоку, бил лапами, Его черные крылья полностью накрывали замок, но струи света прожигали рваные дыры, наконец крылья вовсе превратились в лохмотья. С отступлением ночи замок и дракон бледнели, а молнии становились все слабее. Гром уже не сотрясал землю, ревел измученно, как старый больной зверь.
Калика отряхнул крошки, сунул остатки хлеба в мешок и поднялся. Из-за виднокрая полыхнул яркий луч, поджег первое облачко. Оно заполыхало оранжевым огнем, озарило и землю. Замок стал вовсе призрачным, заколыхался, как утренний туман. Дракон рос, гигантские крылья отделились от грузного тела, поднялись выше и рассеялись в небе. Туловище дракона превратилось в клочья тумана, те унесло свежим ветерком.
— Ну вот, — сказал Томас с облегчением, — пошел черт по тучу, а из нее и стрельнуло. Не зная броду, поперек батьки в пекло не лезь!
— Пошли, — сказал калика. — Я от твоих поговорок скоро на дерево полезу.
Глава 10
Томас дивился, как умело прятались росские поля в лесу. Степь грозила набегами, от нее отгораживались диким непроходимым лесом. Деревья-великаны, корявые ветви опускаются до земли, не пройти, не проехать. Мало того, деревья валили умело, вершинами крест-накрест, человеку не пробраться, а вся сила степняка во внезапном налете, в скорости.
Не будь калики, Томасу не выбраться бы, сгинуть среди лесных завалов. Тот как-то помнил, а скорее понимал, где свернуть, где сдвинуть поваленное дерево, чтобы сразу открыть дорогу. Извилистые засеки то уводили в колючие заросли малинника, калины, орешника, то хитро заманивали в топкие ручьи.
И уж когда рыцарь совсем отчаивался, мог же и калика заблудиться, неожиданно деревья расступались, впереди открывались зеленые тучные поля. По лугам паслись огромные стада туров. Калика убеждал, что это домашний скот, только в нем много дурьей крови.
Пастухи большей частью были пешие, но плащи растопыривали секиры на длинных рукоятях. Почти у всех за плечами торчали луки и колчаны, а рогатинами загоняли обратно отбившихся от стада животных.
Однажды шли через странный лес, в котором не было ни оленей, ни лосей, ни кабаньих стад, даже птицы не стрекотали. Земля была голая, мох был только на деревьях, а те возносили к небу такие же голые ветви. За день истратили остатки еды, а к вечеру калика лишь убил палкой большую толстую змею. Когда он взялся сдирать с нее шкуру, Томас спросил неверяще:
— Ты что... собираешься ее съесть?
— Боже упаси, — отшатнулся Олег. — Как мог на меня такое подумать? Смотри, какая здоровенная! Здесь хватит на троих.
Он развел огонь, ибо круто изогнутый свод неба из сверкающе-голубого стал синим, потемнел, на нем зажглись звезды. А разгорелись они во всем блеске на черном, как бархат, небосводе. Луны не было, но Олег видел по звездам, что ночь течет к началу второй четверти. Мог бы сказать и точнее, мог даже очень точно, но в той жизни, которую вел, почти все точные знания были не к чему. Чаще просто вредили, либо ярили душу.
Когда он аккуратно нарезал змею ломтиками и насадил их на прутики, Томас отстранился.
— Не понимаю, как ты ее будешь есть!
Калика подумал, согласился сокрушенно:
— Ты прав. Ее бы с лучком да чесночком.
Яра сказала с отвращением:
— У моего бати как-то свиньи затоптали гадюку, что ползла через скотный двор... Так сами и съели. А люди змей не едят.
— Человек не свинья, — возразил калика, — он ест все. Это верующие
налагают для себя запреты, чтобы отличаться от других. Иудеи не едят свинину, до которой падки англы, англы не едят кузнечиков, которых обожают сарацины, сарацины в пост не едят днем, а до отвала наедаются ночами...
— Все равно, — сказала Яра решительно, — я гадюку есть не буду! Боги наложили запреты на гадов.
— Так на гадов, не на людей же.
— Запрет есть гадов!
— Не знаю... — сказал калика раздумчиво, — Запреты бывают разные. Вот, помню, как-то двое голодных после битвы ходили среди трупов, карманы выворачивали, в сумках шарили... Смотрят, один трупец лежит рылом вверх, живот распорот, а желудок полон... Видать, поел плотно перед битвой, еда не успела перевариться, ну, разве что самую малость. Один говорит другому, давай, мол, съедим. Другой подумал-подумал, поколебался и отказался. Холодное все, говорит. Застыло! Труп-то вовсе окоченел. Если бы чуть раньше... А первый взял и выел у того из распоротого желудка остатки полупереваренной еды. Да только в самом конце попался ему волосок. Ну, понятно, стошнило. Любого из нас бы... Тут второй и говорит довольно: ура, в твоем пузе нагрелось! И подобрал с земли, поел...
Томас сидел весь зеленый, даже покрылся пятнами, похожими на трупные. Буравил калику ненавидящим взором. Яра прижала ладонь ко рту и пропала за кустами. Калика гнусно улыбался:
— Ну, будешь есть змею?
От жареных ломтиков вкусно пахло. Во рту Томаса скопилась слюна. Он шумно сглотнул, сказал хрипло:
— В поле и жук — мясо. Буду. Но если ты действительно маг, а я видел тебя в деле, мог бы спереть кабанчика с чужого стола.
Олег сказал с нерешительностью:
— На пользование магией все больше запретов... Нет, не боги, не демоны — мы сами. Томас, страшная правда в том, что и боги, и демоны — мы сами! Ладно, это для тебя пока слишком сложно. Надо утверждать более простые истины: честь, справедливость, не укради, не убивай... Словом, если вернемся к магии, то мало того, что если простой человек будет знать о магии, он сложит ручки и будет ждать с неба манны небесной! Он с радостью становится рабом, только бы кормили и чесали. А он будет есть и хрюкать... И придет конец роду человеческому, как пришел конец богам... Тем тоже доставалось все очень легко.
