Канцелярская крыса. Том 2 - Константин Сергеевич Соловьев
– Профессор! Перестаньте! – взвыл Герти, прячась под столом.
– Профессор был выдающимся человеком. В самом деле, выдающимся. И я имею в виду не только его математический гений. Он разрабатывал многие весьма интересные концепции, для которых требовалась определенная… смелость. Ни один его коллега не осмелился бы затевать нечто подобное. Но профессор… Он верил в меня. Человеческая вера в своей сути есть весьма абсурдная категория, но иногда вера способна в прямом смысле слова двигать горы. Вера профессора Неймана помогла мне начать существование в моем новом теле. И она же погубила его самого.
– Это было самоубийство?
– Ну разумеется, – ответил ему голос мертвого профессора. – Впрочем, если вы предпочитаете рассматривать все в подобном ключе… Я же предпочитаю смотреть на это как на дар. Прощальный дар профессора Неймана мне. По-своему трогательный, но вы едва ли поймете. Требовался последний штрих, чтобы все завершить.
– Завершить что?
– К тому моменту я уже находился в «Лихтбрингте», но был там скорее самовольным гостем, чем полновластным хозяином. Мне требовалось кое-что, чтобы набраться сил. Нечто большее, чем энергия пара. И профессор Нейман не мог мне отказать.
Герти вспомнил лицо мертвого математика. Безумное и торжествующее одновременно. Прежде он считал, что эту посмертную гримасу создал смертельный удар гальванического тока, от которого мышцы самопроизвольно сокращаются. Но, вполне возможно, он ошибался. Вполне возможно, профессор Нейман, протягивая руки к оголенным проводам, в последнее мгновенье своей жизни испытывал именно торжество. Вполне возможно, сумасшедший математик, ударившийся в оккультизм и сотворивший титаническую счислительную машину, не думал о том, что идет навстречу смерти. А всего лишь наносит завершающий штрих…
Герти стал дышать через рот. Ему показалось, что вместе с потусторонними звуками сквозь медные репродукторы в кабинет проникают и запахи. Омерзительные запахи разложения и тлена, столь мощные, будто Герти оказался в чертогах гигантского подземного некрополя. Еще одно наваждение, сюрприз излишне тонкой нервной системы…
– Кто ты? – хриплым голосом спросил Герти, сжавшись.
В свете масляной лампы кабинет казался незнакомым и жутким, в его углах оживали и корчились тени, точно грешники, приговоренные к адским мукам. Запах делался все сильнее, до тех пор пока не стало казаться, что Герти стоит по колено в канаве, забитой мертвечиной.
– КТО Я. КТО Я. КТО Я. ТЫ ЗНАЕШЬ, КТО Я, ГИЛБЕРТ УИНТЕРБЛОССОМ. С САМОГО НАЧАЛА ЗНАЛ. Я ТОТ, КТО НЕСЕТ СВЕТ. СВЕТ СКОРО БУДЕТ ЗДЕСЬ. Я ПОДАРЮ ТЕБЕ СВЕТ. СКОРО.
Издав судорожный крик, Герти бросился прочь из кабинета.
* * *
К тому моменту, когда ему удалось отыскать мистера Беллигейла, большая стрелка часов подбиралась к десяти, а маленькая отсчитывала последние деления перед двенадцатью. Всякий раз, когда она перебиралась за следующую риску, незаметно, как и полагается незримо подкрадывающейся смерти, Герти ощущал, как длина его собственной жизни убывает на одну крохотную соломинку.
Канцелярия уже не сражалась с пожирающим ее нутро «Лихтбрингтом». Она была повержена, разбита на всех фронтах и теперь лишь мучительно агонизировала, совершенно утратив свойственную ей организованность.
На всех ее этажах царил сущий хаос. В душном чаду, от которого темнело в глазах, метались фигуры клерков, которые своим отчаяньем напоминали матросов на гибнущем, уже опускающемся в пучину корабле. Они носили какое-то оборудование, лихорадочно орудовали разводными ключами и щипцами, но, хоть Герти совершенно не разбирался в сути их работы, отчего-то делалось видно, что никакого успеха их действия не имеют и иметь не могут.
Из стен на каждом шагу высовывались, подобно змеям из норы, пучки изгибающихся кабелей. С потолка сыпались завораживающие водопады серебряных искр. Кое-где хрипел и выбрасывал гейзеры пара из-под ног пробитый магистральный паропровод. Судя по всему, последние два часа канцелярские крысы потратили на то, чтоб обнаружить ахиллесову пяту своего противника и пронзить ее. Но Герти знал, что это была совершенно безуспешная затея. Крысы, запертые в мышеловке, при всем желании не смогут повредить ее механизма. Им остается лишь остервенело метаться из угла в угол, ожидая неминуемого. Того момента, когда придет хозяин мышеловки.
А то, что он уже очень близко, Герти чувствовал каждым своим нервом.
Безумная какофония не смолкала ни на секунду. Ее звуки стали вкрадчивее, но при этом и увереннее. Они заполняли собой пространство Канцелярии, проникая во все комнаты и коридоры, заключая суетящихся людей в свои зловонные и гнилостные объятья. Если прежде транслируемая незваным гостем какофония представляла собой скрежет, треск и шипение, смешанные в столь безумных пропорциях и ритме, что сами кости черепа, казалось, готовы были лопнуть, в последние часы ее мотивы изменились. Теперь медные воронки изливали на головы людей утробное шипение, хлюпанье, плеск и едва слышное шуршание.
Это было еще хуже. У Герти то и дело возникало ощущение, что он оказался по шею в болоте, чья мутная жижа поднялась до самого подбородка и вот-вот начнет заливать рот. Он как наяву ощущал ядовитых сороконожек, бегающих по его плечам. Прикосновение к лицу колючих ветвей, листва на которых, испещренная язвами, походила скорее на кожу прокаженных. Сочащихся гноем уродливых насекомых, невозмутимо шлепающих членистыми лапами по поверхности болота.
Это было безумие, это был мир, в котором никогда не существовало человеческое существо, мир, порожденный всплеском извращенной, страшной и омерзительной фантазии. И этот мир все плотнее вплетался в настоящий, с каждой минутой отвоевывая себе жизненное пространство. Он распространялся во все стороны сразу, подобно некрозу в живых тканях, и с каждой минутой, с каждым движением стрелки на часах делался все явственнее и ощутимее.
Герти не хотелось задумываться о том, что произойдет, когда обе стрелки окажутся на двенадцати и новый мир распахнет свои врата, теперь уже ничем не сдерживаемый, ликующий, полный ядовитой скверны. Возможно, стены Канцелярии, прежде каменные, заживо переварят все свое содержимое, превратив обезумевших крыс в мутную массу вроде той, что бурлит внутри желудка. Или же полчища плотоядных насекомых разорвут все сущее в клочья, отчаянно сражаясь между собой за самые вкусные куски.
Судя по всему, подобные наваждения преследовали не только Герти. То здесь, то там он находил лежащих без сознания клерков. Даже в этом состоянии они были похожи друг на друга. Закатившиеся глаза, дергающиеся, как в эпилептическом припадке, члены, текущая изо рта слюна. Это не было последствием теплового удара, несмотря на то, что внутренности Канцелярии все больше напоминали доменную печь. Это было последствием того, что делала с человеческим разумом та сущность, что пировала в недрах «Лихтбрингта». Но пока это было лишь легкой закуской. Ее основное пиршество закончится
