Легенда о Чжаояо. Книга 2 - Цзюлу Фэйсян
«Ох, этот податливый маленький Уродец! Ты сопротивлялся-то всего ничего!
Кто сказал, что я тебя изнасиловала?! Тут явно все было по обоюдному согласию, ясно?! Я отказываюсь принять обвинение!»
Глава 8. Техника девяти небес
Я беспомощно смотрела на саму себя в зеркале: как прижалась к Мо Цину и страстно целовала его, как мы постепенно сближаемся, а наши губы соприкасаются дольше и дольше. Все было предельно ясно, никакой двусмысленности. Удивительно, что я этого совершенно не помнила, но, глядя в зеркало, будто испытала те неописуемые ощущения: шелковистую мягкость, приятную теплоту и нежную сдержанность, чувство растворения друг в друге и легкую жажду поработить партнера.
«Ты желал этого, я боролась за то же самое, мы оба не жалели усилий в попытке поддразнить и взять верх друг над другом, даже задыхаясь от истомы…»
Я первой начала задыхаться… Хотела перевести дыхание, но он не отпускал меня… Мо Цин совсем не походил на маленького Уродца, который стыдился показаться другим. В ту ночь он обнажил свою агрессивную натуру. Словно поймал меня в ловушку, отчаянно желая получить от меня все, что я могла дать. Позабыты молчаливость и скромность, Мо Цин напоминал ребенка, которому наконец-то дали столь желанные танхулу[23] на Новый год, и теперь ему не терпится попробовать их. Я чувствовала его желание: он хотел поглотить меня, как танхулу. Будто боялся, что если замешкается и упустит момент, то угощение отберут… и в то же время чувствовал, что, отведав столь желанного лакомства, никогда не познает его сладость вновь. Постепенно он исчерпал все способы оттянуть момент, оставалось лишь вкусить желанное и хорошенько распробовать, чтобы запомнить на всю жизнь.
Глядя, как он целует меня, я невольно покраснела, а сердце учащенно забилось. Но я не могла отвести глаз. Мне даже показалось, что внутри разливается странная боль. Как этот маленький Уродец посмел причинить мне такую боль? Мо Цин словно держал мое сердце в своих руках…
Безумный, полный страсти и желания поцелуй длился недолго. Мое отражение в зеркале застонало и откинуло голову, а затем упало на грудь Мо Цина и пьяно уставилось на него затуманенным, но внимательным взором.
Мы смотрели друг другу в глаза. После короткого замешательства он неловко отвернулся, избегая моего взгляда, и пытался прикрыть лицо, но я неразумно повернула его голову:
– Зачем ты прячешься?
Не в силах отвернуться, он по-прежнему избегал моего взгляда.
– Я…
Мо Цин на мгновение замолчал, а затем с большим трудом выдавил слово, полное неприязни:
– …Отвратителен.
Похоже, его смущают собственные шрамы.
– В каком месте ты отвратителен?
Я ладонями обхватила лицо Мо Цина, пристально разглядывая его. Потом отпустила, потерлась о его грудь и легко скользнула вверх вдоль его тела. Он быстро обнял меня, чтобы я ненароком не упала в смертоносную формацию позади нас, и мои губы оказались совсем рядом с его щекой. Я нежно поцеловала чернильно-синий шрам прямо над правым глазом:
– Твои глаза прекрасны, в них словно отражается множество ярчайших звезд.
Мо Цин, казалось, был потрясен. Глядя куда-то вдаль, он молча терпел мои нежные поцелуи на каждом чернильно-синем шраме.
– Глава, – низким и хриплым голосом произнес он, – вы знаете, кто я?
– Знаю, – ответила я, стягивая с его груди одеяния. Он больше не сопротивлялся. – Ты Уродец, которого я спасла много лет назад. Мо Цин, который охраняет горные врата… Мо Цин…
Словно не в силах больше сдерживаться, он схватил меня за затылок, обнял за талию и крепко прижал к себе. Мы поменялись местами, и я оказалась на ступеньке, а он навис надо мной. Когда моя голова откинулась назад, удар о камень пришелся на тыльную сторону его ладони, но Мо Цин не издал ни звука.
Я уже успела привести одежду юноши в полный беспорядок и наслаждалась его объятиями. Прищурившись, я обняла Мо Цина за шею и игриво спросила:
– А ты знаешь, кто я?
Он молчал всего мгновение, а затем наклонился и хрипло простонал мне в губы:
– Чжаояо… Лу Чжаояо…
В нем пробудились новые чувства, это было совсем не похоже на наш недавний безумный поцелуй. Мо Цин осторожно попробовал мои губы на вкус и нежно двинулся дальше, нарушая еще больше запретов и становясь настойчивее. Я наблюдала, как он усмирил меня и заставил отступать по ступенькам… Вот уж поистине разоблачительная ночь… Пока я смотрела, мое лицо раскраснелось, а уши начали гореть. Кто бы мог подумать, что в подобный момент великая Лу Чжаояо будет выглядеть так? Я прижала руку к груди и долго молчала, прежде чем мое сердцебиение наконец выровнялось.
Перед тем как я заснула, Мо Цин помог мне одеться, а после долгого раздумья тихонько заключил в объятия, неотрывно глядя на смертоносные формации и погрузившись в свои мысли. Когда он погладил меня по голове, я заметила теплый свет в его глазах.
Глядя на него и на себя в его объятиях, я пришла к выводу, что… судьи на этом Призрачном рынке были совершенно несправедливы! Судя по всему, самое большое удовольствие от всего произошедшего получила не я! Хотя все началось именно с моих попыток совратить Мо Цина, очень скоро виновница передумала настаивать, вот только к тому времени Мо Цин уже распалился. Это он не давал мне остановиться и даже принудил сдаться ему на милость! Со стороны очевидно, что Мо Цин был настойчивее, чем я! К концу ночи все выпитое вино опьянило меня до такой степени, что руки совсем обессилели! Так как же я могла быть грубой и жестокой? А грешок все равно повесили на меня! Я отказываюсь его признать!
Вот только что тут доказывать? Зеркало открыло мне сильнейшие чувства Мо Цина, его привязанность и нежность. Я видела, как крепко он меня обнимал, пока не начало светать. Затем на горе появились люди, которые, кажется, пришли искать свою главу. Мо Цин с мгновение мрачно смотрел на меня, потом снял что-то со своей груди и повесил мне на шею.
Ах да… Маленькое серебряное зеркальце! А я и понятия не имела, откуда взялась та красивая и странная вещичка. Она мне очень нравилась, многие годы я носила ее и не думала выбрасывать. Выходит… именно тогда Мо Цин надел ее на меня?
Раз она принадлежит ему, неудивительно, что тогда в гробнице меча, когда я захотела подарить Уродцу что-то на память, он не пожелал принять
