Виктор Тюрин - Хочешь Жить - Стреляй Первым
— Да.
— Не обижай его, он хороший паренек.
'Нормальный мужик. Прямолинейный, бесхитростный, грубоватый, но в общем порядочный, по-моему, человек'.
— Я что похож на человека, способного обидеть ребенка?
— Ты воевал?
Я утвердительно кивнул.
— Я тебе скажу так. Мы простые люди и живем в свободной стране. Каждый решает сам, кем ему быть. Здесь, на Западе, если человек хочет быть плохим, и при этом это сильный человек, то его мало кто остановит. Здесь, не как на Востоке, где на каждом углу полицейский. С другой стороны, если сердце человека чистое, без червоточин, он живет честной и прямой жизнью, но опять же, только потому, что на то его воля. Ты, похоже, относишься к хорошим парням, солдат. К тому же у меня нюх на крыс помойных, типа тех троих, которых ты вчера отправил в ад.
Судя по любопытству, проявившемуся в его глазах, он был не прочь обсудить вчерашний поединок. Развивать эту тему мне не хотелось, поэтому я сухо бросил: — Сами напросились. Перейдем к делу?
— К делу, так к делу, — разочарованно протянул владелец скупки.
Разделив цепочки, он внимательно осмотрел каждую из них. После чего загрузил их, одну за другой, на чашку маленьких весов. Другую чашку начал заполнять разновесками. Некоторое время выравнивал чашки весов, подбирая гирьки. Выпрямился. Достал из-под прилавка деревянную коробку, а из нее несколько бумажек.
— Держи, — и протянул мне деньги.
Я не глядя, сунул их в карман. И уже собрался попрощаться, как мне в голову пришла одна дельная мысль.
'Грогги 'Мексиканец'. А почему бы и нет? Человек-то неплохой. Пусть пользуется'.
— Послушай…
— Бен.
— Послушай, Бен, ты про 'Мексиканца' слышал?
Лицо Бена сразу напряглось: — Слыхал.
— Я же сказал: не напрягайся. За его голову сколько обещали?
— Шестьсот долларов, — в его взгляде и голосе прорезалась явная заинтересованность.
Хозяин лавки был, похоже, не только солдатом, но и деловым человеком.
— Здесь милях в шестидесяти есть заброшенный городок, — Бен кивком подтвердил мои слова. — Там лежат трупы 'Мексиканца' и его бандитов. Прошло двое суток и они, конечно, пованивают, но на цену это вряд ли повлияет. Главаря опознаешь по перевязанному боку. Рядом с ним валяется коробка с женскими побрякушками и часами.
Бывший солдат облизал разом пересохшие губы: — Ты…. А сам чего?
— В благодарность за это, ты сделаешь для меня одно дело. Хорошо?
— Честью солдата клянусь! — голос его чуть дрогнул.
— Там, недалеко от колодца, могила. Ее нетрудно найти. Холмик и воткнутый в него простой деревянный крест, обложенный камнями. Я хочу, чтобы ты перевез и похоро?нил его на местном кладбище. Как положено, со священником. Зовут его Барт Фергюссон. Умер два дня назад.
— Сделаю!
— Пока, Бен.
— Всего тебе, друг.
Перед лавкой цирюльника стояла плотная группа из шести мужчин, которые что-то оживленно обсуждали, но как только увидели меня, идущего с мальчиком, голоса сразу затихли. Мужчины стали тут же пожимать друг другу руки и прощаться. Сразу стало ясно, что разговор шел о событиях вчерашнего вечера, а значит, обо мне. Тим был уже в курсе того, кто вчера дал подзаработать гробовщику и врачу, и теперь купался в лучах славы человека, который был его другом. Он был горд и даже тщеславен, пусть даже не сознавал этого. Шел, выпрямившись, расправив плечи. Тючок со своей новой одеждой, он уже не прижимал к груди, а нес в одной руке. Глаза его сияли. Я его понимал. После стольких лет унижений он внезапно оказался в центре внимания. Нас прямо ели глазами, позволяя себе перешептываться только у нас за спиной. Сейчас, в эти минуты, мы были фигурами первой величины, в этом маленьком городке. Это выглядело смешно, но так оно было для меня, но не для Тима. Он все лишь был маленьким мальчиком и понимал происходящее, как человек своего времени, только вместо настороженности и страха он испытывал нечто похожее на счастье. Сравнивая лицо мальчика с любопытно — настороженными взглядами обывателей, мои мысли заработали в том же направлении, что и те, посетившие меня прошлой ночью.
'Иду по улице городка. Самый настоящий убийца. Убивший на глазах десятка свидетелей двух человек. Теперь еще весь город об этом знает, и что же? Никто не сидит, закрывшись дома, с оружием в руках. Просто смотрят издали, с испугом и любопытством. В глазах нет ни отвращения, ни ненависти. И этот паренек. Идет рядом с убийцей и сияет. Все в порядке вещей. Мне странно, а им нет. Знали бы они, о чем я сейчас думаю… Ага, вот и вывеска, мимо которой я вчера проезжал'.
Вывеска над входом парикмахерской гласила: 'Бритье и ванна — 50 центов'. Я только хотел переступить порог, как услышал за спиной негромкий людской гомон. Рука метнулась к револьверу одновременно с крутым разворотом тела, но, увидев причину шума, я снова расслабился. Шум толпы касался меня, но только косвенно.
Посередине улицы медленно катился катафалк, запряженный двумя лошадьми. Народ, который только что глазел на нас из окон и проемов дверей, тут же высыпал на улицу. Стоя на пороге, я быстро скользнул глазами по лицам, толпившихся по обеим сторонам улицы, людей. Они наслаждались происходящим, ничуть не стесняясь своего любопытства, перешептываясь, а то и высказываясь вслух по поводу похорон и покойников. Гробовщик оказавшийся в центре внимания, то и дело раскланивался по сторонам, прикладывал пальцы к своему черному высокому цилиндру.
— Мэм! Сэр! — неслось во все стороны с катафалка.
В город пришло Событие. Оторванные от родины, приехавшие сюда со всех сторон света, эти люди ничего не знали, кроме работы. Они ковали свое будущее с утра до вечера. Шесть дней в неделю. А в воскресенье — церковь и пирог с начинкой. Изо дня в день, из недели в неделю, из года в год, все повторялось снова и снова. И вот происходит Событие, которое навсегда останется в истории их города, о котором можно будет рассказывать приезжим и друг другу в длинные, зимние вечера.
Только теперь я рассмотрел, что многие из жителей вырядились как на праздник. Их оживленные и довольные лица только что не светились от счастья. Можно было подумать, что на их городок уже пал отсвет славы городов, где совершали свои подвиги, известные всему Дикому Западу шерифы, ганфайтеры и бандиты.
Решив, что с меня хватит этого убогого зрелища, я втащил Тима в цирюльню, не дав полюбоваться зрелищем проезжающего катафалка не только ему, но и местному парикмахеру. В лавке стоял запах лавровишневой воды и свежего мыла. Местный мастер расчески растерянно бросал взгляды то на меня, то на мальчика, не зная, как к нам относиться.
