Алла Гореликова - Корунд и саламандра, или Дознание
С Карелом идут Герберт и Джозеф. Два королевских егеря – и больше никого. Пожалуй, именно поэтому Карел так любит проводить время в Коронном лесу. В Корварене мать слишком опекает его.
Дикий крик доносится до них – оттуда, куда ведет двойной след, помеченный пятнами крови. Дикий, полный смертельного ужаса… и обрывается, захлебнувшись.
– Что это? – потрясенно шепчет Карел.
– Карел, мы обязаны пойти туда, – тихо говорит Герберт. – Но я не уверен, что мы имеем право туда идти, когда с нами ты.
– Ерунда, – с вернувшейся уверенностью возражает принц. – Ты же знаешь, даже моя мать в конце концов разрешила мне охотиться с вами. А там, кажется, есть на кого поохотиться.
– Твоя мать королева доверила нам твою безопасность.
– А мой отец король доверил вам сделать из меня охотника, и у вас это неплохо получается.
– Ну, ты хороший ученик, – бормочет Джозеф. – Херби, не трусь, нас ведь трое. Пойдем поглядим, что стряслось с нашей дичью.
– За труса ответишь, – бурчит Герберт. – Карел, приготовься стрелять.
– Уже, – отзывается Карел, взводя самострел. – Пошли?
Герберт кивает и двигается вперед. Карел, как всегда в опасных ситуациях, пристраивается чуть сзади и правее. Он не признался бы вслух, тем более сейчас, но крик испугал его. Принц Карел любит Коронный лес. Он проводит здесь куда больше времени, чем подобает наследному принцу (так, во всяком случае, говорит его мать королева всякий раз, как он собирается сюда, и всякий раз, когда он возвращается отсюда в Корварену). Но такой крик принц услышал впервые, и жутко думать о том, что может он означать. Однако в свои четырнадцать Карел знает твердо – страх можно победить, только встретив его глаза в глаза.
Долго идти не приходится. Карел был настороже, и все же щелчок самострела Герберта и звериный рев застают врасплох. Проглядел такую громадину! Принц, да ты совсем того… Карел стреляет, когда медведь становится на задние лапы шагах в десяти от него – и совсем близко, шагах в трех, от выхватившего широкий охотничий нож Герберта. Стреляет, как во сне, не думая, не сомневаясь, не опасаясь промаха… тренькнувший мигом позже самострел Джозефа словно будит его, доказывает – всё всерьез. Карел оторопело смотрит, как валится на снег невероятно огромный зверь, как отскакивает в сторону Герберт… а самого ноги не держат, ухватился за кстати пришедшийся рядом дубок, рот хватает холодный воздух. И хоть бы глаза отвести, так нет! Егеря вдвоем копошатся вокруг медведя, и помочь бы надо, а принца дрожь бьет, как распоследнего слюнтяя. Потому как понял, что увидит дальше по этому проклятому следу.
– В сердце, – говорит Джозеф, остановившись прямо перед ним. – Твой трофей, принц. Поздравляю. Отец будет тобой гордиться.
– Честно говоря, я испугался… – Карел с трудом отводит взгляд от мертвого зверя.
– Что ж, страх тебе не помешал. – Джозеф чуть заметно усмехается. – Тем больше честь. Прекрасный выстрел, принц.
– Вы с Гербертом тоже стреляли.
– Болт Герберта скользнул по черепу. Бывает, и часто – у этих тварей крепкий череп. Зверюга только рассердилась.
– Но ведь ты попал?
– Попал. Тоже хороший выстрел, но твой был первым. Хлебнешь? – Джозеф протягивает Карелу фляжку.
– Да, пожалуй, – Карел отхлебывает, вздрагивает, кривится. Вино отвратительно на вкус, кислое, но крепкое, как раз согреться. – Спасибо, Джозеф. Теперь я готов идти дальше.
– Герберт и сам там разберется.
– Я должен, – тихо говорит Карел.
– Почему это? – Джозеф, кажется, удивляется неподдельно.
– Лучше мне один раз увидеть это, чем сотню раз представлять себе невесть какие ужасы. – Карел опускает глаза. – Я не ахти какой храбрец.
– Ну, я бы так не сказал, – возражает королевский лесничий.
– Да, – повторяет Карел, – не храбрец. Я часто трушу. Но, знаешь… то, что меня пугает, – не опасность на самом деле, понимаешь? Тени в темноте, непонятные разговоры, недоговоренности… то, что дает разгуляться воображению. На самом деле ничего не происходит, а меня от страха колотит! Потому я и хочу… понимаешь, Джозеф?
– Понимаю, Карел, – кивает Джозеф. – Понимаю. Что ж, пойдем поглядим.
Подойдя к медведю, Карел останавливается. Трудно поверить, что громадный зверь повержен одним метким выстрелом. Еще невероятнее, что выстрел этот сделал он, Карел. Да, Джозеф прав, отец будет гордиться! А вот матушка перепугается… как бы не начала снова уговаривать отца не пускать его в лес без охраны.
Оторвать взгляд от огромной, в бурых космах туши кажется почти невозможным. Поднять глаза и посмотреть… туда, где лежит, наверное, страшной окровавленной грудой незадачливый браконьер. Посмотреть, а потом – подойти. Ну, принц? Или ты хочешь, чтобы они поверили, что ты трус? Джозеф («Герберт и сам там разберется»). Герберт («Я не уверен, что мы имеем право туда идти, когда с нами ты»). Роджер и Джереми, которым Джозеф с Гербертом обязательно расскажут… ну, Карел, иди же!
И, увязая в снегу, стиснув зубы, отчаянно жалея, что постыдился попросить еще глоток из Джозефовой фляжки, Карел идет к Герберту.
3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
День святого Карела…
Сегодня – ранняя праздничная утреня, шествие по Корварене, торжественная служба на площади перед королевским дворцом. Потом возвращение в монастырь, обед – и моления до ужина. А после ужина снова шествие, с факелами, и народные гуляния до утра, с фейерверком, музыкой и танцами, с кострами на высоком берегу реки… а поутру – плывущие по реке венки.
И всегда в этот день хорошая погода.
– В этот день, Анже, родился принц Карел. – Отец Предстоятель замедляет шаг, задерживаясь рядом со мной. Мы идем по дороге в Корварену, впереди братья, за ними послушники, а ветер пахнет весной. – Это сочли добрым знаком. Потому принца и назвали в честь святого Карела. А через год после смерти короля Карела Капитул Таргалы подал прошение Светлейшему Капитулу о причислении его к когорте святых. Так что с тех пор мы празднуем день сразу двух святых Карелов. Правда, сегодня мало кто помнит об этом. Смысл праздников теряется со временем.
И Пресветлый прибавляет шагу, догоняя голову нашего шествия. Я же весь день возвращаюсь мыслями к его словам. И вспоминаю вновь и вновь подробности увиденной вчера охоты, и думаю о молодом принце и о Смутных Временах. И под вечер праздник уже не в радость мне: хочется вернуться в келью, к фиолетово-белому бархатному кошельку, хранящему память тех давних дней. Но впереди праздничная ночь, ночь веселья, ночь костров, ночь, когда и братьям, и послушником разрешается смешаться с мирянами и забыть монастырские правила.
