Повешенный - Алексей Викторович Вязовский
— Какая лекарка? — испуганно переспросил мужик, выплевывая снег, забившийся в рот.
Вместо ответа в в воздухе просвистел кнут и опустился на спину несчастного, вырывая у него болезненный крик и вспарывая ветхое, домотканое полотно рубахи.
— Хочешь родового дара моего попробовать? — Бахметьев помахал рукой, больше пугая.
— Так ушла она барин, а куда не ведаю!
Кнут просвистел еще раз, и Анисим выгнулся от боли, не сдержав еще одного крика. Из избы выскочила простоволосая баба и, заголосив, бросилась Бахметьеву в ноги
— Не губи, барин! Пощади! Все скажу, что знаю!
— Говори коли так. Но если соврешь, сожгу обоих до смерти. Вы меня знаете!
— На болота она собиралась! Сказала, ей нужно забрать сушеные травы с заимки, что на острове посреди топи.
— Вот как… И кто же нас туда отведет?
Баба испуганно замолчала и покосилась на мужа.
— То есть дорогу туда вы не знаете?
— Не знаем, ваша милость — опустив голову, тихо проговорил Анисим — откуда нам знать? Летом там не пройти, у нас даже детки туда за ягодой не ходят, лишь по краю болот собирают. А зимой там и вовсе делать нечего — болото теплое, до конца не промерзает. Снег со льдом только сверху коркой лежат, оттого и провалиться запросто.
Вокруг дома Анисима начала собираться толпа. Крестьяне снимали шапки кланялись.
— Что ж. Раз не знаете, выводите на улицу всех незамужних девок, от мала до велика. Сейчас выберем, кто с нами пойдет. У тебя же тоже дочки есть, Анисим? Эй, Мишка, Прошка, ведите его девок. А потом по соседним избам пройдите.
Баба снова заголосила, к ней тут же присоединились другие, которые стояли чуть поодаль. Все крестьяне прекрасно знали, чем заканчиваются такие «смотрины».
— Молчать! — рявкнул Бахметьев, и все разом заткнулись — Думаете я не знаю, что вы к ведьме на болото бегаете и ее отварами лечитесь вместо того, чтобы святую молитву лишний раз прочесть? А кто праздники языческие справляет и обряды бесовские проводит⁈ Все знаю!
Из толпы вперед протолкался староста — худой как щепка, лысоватый мужик Артемьич.
— Барин, позволь слово молвить! — староста повалился в ноги — Ежели с лекаркой, что не так, надо городскому приставу сообщить, а тот уже инквизиторов вызовет. Закон таков, нужно — я и сам до города доеду, передам письмецо.
— Вот тебе закон! — Бахметьев ударил ногой в лицо старосты, тот, охнув, повалился в снег — На своих землях я главный для вас закон.
— Нет, ты посмотри Степка, какае все ученые стали… — помещик повернулся к гридням — Прямо законники! Барина он учить вздумал.
— Дык, Василий Николаевич, Петрополь рядом — тама и нахватались — Степан наклонился ближе к барину, перешел на шепот — Там же недавно бунт был. Энтих… вольнодумцев.
— Без тебя знаю — Бахметьев сплюнул прямо на спину старосты — Дурни, думали, что у нас как в Европах жить можно, свободу им подавай. Нет, ты посмотри! — помещик схватил за волосы Анисима — Какая у нас может быть свобода⁈ Это же пугачевы, бунтовщики — все пожгут, все поломают, только дай слабину. Как к ведьминой заимке дойти⁈ Последний раз спрашиваю⁈
Тем временем Мишка и Прошка вытащили за волосы из дома Анисима трех девчонок разного возраста. Кинули их в снег рядом с отцом, и сразу пошли по соседним избам. Молчавшие до этого селяне заволновались, снова раздались крики и испуганный вой баб.
— Барин, не губи! — староста зажимая разбитый нос, из которого лилась кровь, опять простерся перед барином — Анисим пойдет на болото!
Иван повернулся к мужику, кивнул ему на голосящих дочек и жену.
— Ведь пойдешь же?
— Пойду. Куда ж теперь деваться…
Анисим стоял на коленях, низко опустив голову, и довольный Бахметьев не мог видеть, как торжествующе сверкнули глаза на мрачном лице мужика…
Глава 13
— То-то же! Давно бы так. Иди быстро оденься и не заставляй себя ждать — приказал барин Анисиму — нам засветло надо вернуться в усадьбу. Не ночевать же здесь…
— Ваша милость, так по болоту на лошадях не пройти! — влез Мишка — Пешком добираться придется.
— Вот и займись пока лошадьми. Иди пристрой их в тепло, да расседлай, чтобы они отдохнули и поели до нашего возвращения. И бегом назад — тоже с нами пойдешь.
— Это я мигом!
Бахметьев проводил глазами заходящего в избу Анисима и вернулся взглядом к подвывающей бабе, до сих пор стоящей на коленях в снегу. Глянул с интересом на ее испуганных дочерей, стоящих за спиной своей матери. Старшая совсем уже выросла и обещала стала настоящей красавицей, как и ее мать когда-то. Василий Николаевич ведь вспомнил эту зареванную бабу. Когда-то с ней была довольно забавная история…
…Лет пятнадцать тому назад он отобрал ее для господских забав и поселил в усадьбе. Там ее привели в божий вид, отмыли и подготовили к очередному приезду гостей. Девка оказалась смазливой и понятливой. Василий Николаевич даже подумывал оставить ее для личных нужд. Но среди гостей в тот раз случайно оказался один родовитый офицер из одаренных — приехал с кем-то из знакомых. И весь вечер этот напыщенный фанфарон важно вещал за столом об отсталости России. Он, мол, в свите Императора всю первую галлийскую воевал, и видел, как в европах крестьяне живут. Там-то цивилизация! А здесь у нас лишь позорное варварство.
Гости украдкой посмеивались, понимая, что о крестьянах этот столичный хлыщ имеет весьма отдаленное представление. Но впрямую никто ему не возражал, опасаясь что у того хватит хмельной дури и на дуэль вызвать. А вечером Бахметьев отправил к нему в комнату девку, с которой офицер глаз не сводил, когда та обслуживала гостей за столом. Видно она сильно старалась, ублажая три ночи подряд городского гостя так, что тот совсем потерял голову. Потому что перед отъездом завел с хозяином разговор о ее продаже.
В ином случае, Василий Николаевич и уважил бы своего гостя, продав ему обычную сенную девку подороже. Ну, запала она ему в сердце, дело молодое — пусть потешится. Но тут было дело принципа. Офицер накануне так разозлил его своими крамольными речами о свободе для лапотных крестьян, что Бахметьев решил примерно наказать наглеца. И вежливо отказал ему. Мол девка эта справная, умелая, такая и самому нужна. Офицер гневался, топал ногами, и даже грозился вызвать хозяина на дуэль.
Но тут уж в спор дружно вмешались все остальные гости и объяснили дураку, что здесь ему, конечно, не просвещенная Европа, но в и «отсталой варварской России» право собственности священно. Пусть оно и касается дворовой девки. И императору вряд ли понравится, что его офицер устроил скандал, пытаясь отнять ее у уважаемого всеми помещика из влиятельного Северного клана. Так и уехал наглец, не солоно хлебавши. Но возвращался еще два раза, предлагая Бахметьеву за эту девку совсем уж неприличные деньги. А потом началась вторая галлийская, и офицер отправился воевать. Так, говорят и погиб где-то в первую же зиму…
Только разве в деньгах тогда дело было? Прояви столичный офицер должное уважение к губернским помещикам, Василий Николаевич и сам бы подарил ему приглянувшуюся селянку. Но только не после того, как тот с надменной усмешкой поносил заведенные старые порядки и позорил почтенное уездное общество. Хочешь свободы для крепостных? Ну, так и отпусти своих — кто ж тебе не дает? И потом живи в нищете на смешное офицерское жалованье.
Так было заведено испокон веков, еще славными предками, подписавшими Тройственный Договор. И при Тишайшем — царе Алексее Михайловиче — в особом Уложении власть дворян над крестьянами была закреплена. Ему ли — Бахметьеву из рода столбовых дворян, этого не знать? Пробовал потом один глупый царь поменять заведенный в России порядок вещей, но дворяне ему быстро объяснили — так делать не надо. Власть российского государя всецело основана на преданности дворян, а их благополучие — на владении крепостными крестьянами. Вот в чем вся глубинная суть Тройственного Договора. А что его подправили потом немного — так это для всеобщей пользы.
Ишь, взяли моду на галлийские порядки кивать! Да, видел Василий Николаевич эту Францию — срамота одна! И законы в ней паршивые. Хотел себе пару галлийских крестьянских семей в поместье прикупить, да куда там! «Торговля людьми — это варварство!» — так и сказали ему, еще и рассмеялись прямо
