Артём Рыбаков - Ликвидаторы времени
… Когда я вернулся в дом, большинство спавших уже проснулись. Командир взмахом руки подозвал меня:
— Значит так, мы с Шурой пойдём с шифровкой разбираться, до часу ночи — для всех присутствующих — личное время. Ты — дежурный, так что рацию не забудь включить.
Я бросил взгляд на часы — 22.43. «Угу, значит, пару часиков можно подремать вполглаза…»
Я прошёл в «свой» угол и прилёг на «пенку». Но, по непонятной для меня причине, сон не шёл. Мышцы ломило, конечно, но голова была свежей. Я задумчиво взял принесённую Аликом гитару. Инструмент был ручной работы, особенно впечатлили меня жильные струны, в наше время — вещь диковинная и доступная только серьёзным профессионалам, да и то, если они эстеты. Что меня удивило, гитара была шестиструнной, а не обычной для этого времени семистрункой. Я нежно провёл по струнам, проверяя строй.
— Может, сыграешь чего-нибудь? — раздалось справа.
Я повернул голову. Алик выбрался из-под спальника и теперь тёр глаза.
— Разбудил? — спросил я.
— Нет. Сам проснулся. Сыграй, а? Сто лет, кажется, музыку не слушал… — добавил он.
— Нет, мужиков разбудим, — ответил я.
— А и правда, сыграйте, товарищ старший лейтенант, — раздался голос из противоположного угла комнаты. Я повернулся и увидел, что это наш «завхоз». Никогда бы не подумал, что Несвидов такой поклонник музыки! — Всё одно, ребятам скоро вставать, а с песней — оно веселей.
Я пробежался пальцами по струнам. Гитара звучала очень хорошо, сочно. Для разминки я сыграл ещё несколько арпеджио. Затем, размяв пальцы, выдал Баховскую сарабанду,[8] (она же — сюита для флейты До-минор в девичестве) в переложении Сеговии. Когда я закончил, в комнате воцарилась тишина, хотя я видел, что проснулись уже все. Надо сказать, что в подростковом возрасте я сильно увлекался гитарой и, даже ходил в музыкальную студию, но потом, поняв, что великим гитаристом мне не стать, оставил серьезные занятия, только иногда разучивая пьесы, что называется, для себя.
Алик несколько раз беззвучно свёл ладони, изображая бурные аплодисменты, а Несвидов покачав головой, сказал:
— Здорово! Ловко вы, товарищ старший лейтенант! А ещё можно?
Следующим было «Адажио» Альбинони. Теперь мне тихонько хлопали все. На эти странные звуки из дальней комнаты выглянул командир. По выражению его лица, скрывавшегося в полумраке, я не мог понять, нравится ему этот импровизированный концерт, но Саша разрешил мои сомнения, махнув рукой, мол, продолжай.
И я продолжил — выдал немного блюзовых вариаций, внимательно следя за реакцией зрителей. Несмотря на непривычность мелодий, народу нравилось. Примерно в середине композиции во входную дверь проскользнули Трошин и Марина. Постояв немного у двери, они затем устроились на подоконнике.
Доиграв блюз, я сделал паузу. Входная дверь опять открылась — на пороге появился Казачина. Он обвёл всех присутствующих взглядом и, широко улыбнувшись, спросил:
— Надеюсь, концерт ещё не закончился? А то я обижусь…
Ну, как ему было отказать? И я выдал Венгерский танец номер 5 Брамса, правда, в конце отошёл от классического стиля, добавив немного народных интонаций. Ваня показал мне большой палец и сел в «первом ряду».
А потом, сам не знаю почему, я взял несколько аккордов, и, вопреки своему обыкновению (голос у меня не очень, к тому же пением я никогда не занимался), не запел, а, скорее, начал ритмично читать:
Светит незнакомая звезда,Снова мы оторваны от дома.Снова между нами города,Взлетные огни аэродромов
Здесь у нас туманы и дожди,Здесь у нас холодные рассветы,Здесь на неизведанном пути,Ждут замысловатые сюжеты
Надежда — мой компас земной,А удача — награда за смелость.А песни… довольно одной,Чтоб только о доме в ней пелось.
Я покосился на Алика — он сидел, подперев рукой щёку и, судя по отсутствующему выражению на лице, был далеко. Где-то там… Дома… И неунывающему Казачине тоже взгрустнулось — сидит, уткнув взгляд в пол.
«Да, зря я, наверное, этот концерт затеял? Вот песню допою — и баста!»
Ты поверь, что здесь издалекаМногое теряется из видуТают грозовые облакаКажутся нелепыми обидыНадо только выучиться ждатьНадо быть спокойным и упрямымЧтоб порой от жизни получатьРадости скупые телеграммы
К остальным слушателям присоединились и наши командиры. Бродяга тихо стоит, глядя в окно и повернувшись ко всем спиной. Не вежливо, но пусть его… А вот Фермер молча показал мне большой палец.
И забыть по-прежнему нельзяВсе, что мы когда-то не допелиМилые усталые глазаСиние московские метелиСнова между нами городаЖизнь нас разлучает, как и преждеВ небе незнакомая звездаСветит, словно памятник надежде
С последним аккордом из-за одного из столов высунулся Зельц, которого я, почитай сегодня и не видел, и, восторженно улыбаясь, спросил:
— Это что, песня осназовцев, товарищ старший лейтенант?
За спиной у него хрюкнул в кулак Шура-Раз. Надо полагать — пытался сдержать смех, хотя с этой точки зрения мы в своём времени эту песню точно не воспринимали.
— Можно сказать и так… — попытался выкрутиться я.
— А я вот помню, к нам в Ленинград в тридцать шестом году один испанец приезжал, — продолжил свою наивную атаку Дымов. — Так же здорово играл, как вы!
«Интересно, что это за испанец?» — напряг я извилины, а в слух спросил:
— А как этого человека звали?
— Андре… Андреас Сегония…
— Сеговия? — «Ну, точно! Он же в Союз до войны несколько раз приезжал!» — вспомнил я биографию величайшего исполнителя и теоретика гитары.
— Точно, он! Сеговия! Меня мама на концерт водила! — восторженно воскликнул Дымов.
Тут настал мой черёд заржать в голос. Лестно, конечно, когда тебя сравнивают с Сеговией, но боюсь, он сыграет лучше меня, даже если ему оставить по одному пальцу на каждой руке!
— Посмеялись, и, будя! — вступил в разговор командир.
