Дункан Мак-Грегор - Чужая клятва
В маленькое, треснутое посередине оконце уже пробивались солнечные лучи. Пропущенные сквозь призму грязного стекла они теряли свой первородный живой цвет и свет; серая пыль клубилась в них; вяло скользя по лицу человека они не пробуждали, а лишь навевали томительные сны, отчего еще труднее было разомкнуть отяжелевшие веки. Но время жизни уже настало — сон, как и полагается, отступил, но не вспорхнул легко в далекую высь, а, с трудом оторвавшись от плененного им тела, поднялся медленно, тяжело, как объевшийся орел, не чающий уже долететь до вершины горы, до своего гнезда.
Но прежде, чем явились Конану более-менее ясные мысли, инстинкт уже подсказывал нечто неладное. Не шевелясь, лежал киммериец, спиной ощущая жесткие доски пола и стараясь припомнить, как он оказался здесь. С улицы раздавались чьи-то злобные крики, ругательства, а в доме было на удивление тихо, так что и подозрения варвара начали понемногу улетучиваться. И все же, когда дверь едва слышно скрипнула, приотворяясь, он в один миг оказался на ногах, готовый как к самому бою, так и к любому его исходу.
— Тс-с… — Иава проскользнул в комнату, осторожно затворил за собой дверь. — Надо уходить отсюда, Конан, и поскорей.
Громкий шепот шемита, его вытаращенные разноцветные глаза, к тому же налитые кровью, в другое время и в другом месте наверняка заставили бы варвара расхохотаться, но сейчас ему было не до смеха. С яростью и удивлением рассматривая на руках и ногах своих толстые цепи, он, как ни казалось ему самому сие странным, испытывал что-то похожее на стыд. Во всяком случае, когда он поднял голову, выяснилось, что смотреть в глаза шемиту ему было не слишком-то просто. Но Иава то ли не замечал этого, то ли делал вид, что не замечает. Подойдя ближе, он тронул Конана за плечо и повторил:
— Надо уходить отсюда. Ты сможешь порвать цепь?
Киммериец покачал головой. Нет, такую цепь он разорвать не сможет. Хотя бы потому, что она слишком коротка — оба кулака его никак не поместятся меж скованных ног.
— Ах ты… — досадливо пробормотал Иава, разглядывая оковы. — Чтоб их к богу Шакалу всех… Ублюдки… Хорошо я догадался надеть на башку ведро — а то валялся б теперь…
— Почему на тебя не нацепили этих украшений? — угрюмо поинтересовался варвар, не глядя на приятеля.
— Говорю же — они треснули меня чем-то… Молотом, наверно. И думали, что я готов… А треснули-то по ведру! Я еще тряпку под него подложил, чтоб не очень зазвенело в случае чего… Ну, да не время сейчас об этом. Давай-ка выбираться.
— Как?
От злости у Конана свело скулы. Он с силой дернул руками, но лишь натянул до отказа цепи да содрал ими кожу на запястьях.
— Погоди…
Шемит сунул нос в свою сумку и долго рылся там, охая, кряхтя и ругаясь все тем же громким шепотом. Конан, в нетерпении наблюдавший за процессом поиска, недоверчиво хмыкнул, увидев извлеченную из недр сумки железную плоскую палочку с шершавыми боками. Вряд ли невзрачный предмет этот обладал какими-то чудесными свойствами, хотя, судя по последним событиям, шемит всегда знал, что делал. Смирившись, Конан отказался от комментариев и уселся на пол, а Иава, встав перед ним на колени, начал пилить своей железкой широкое кольцо на его ноге. Тощего недоноска, вдруг вошедшего с надменным видом в комнату, картина сия повергла в состояние близкое к обмороку. Судорожно икая и не сводя глаз с могучей фигуры варвара он попятился к дверям; рот его при этом был открыт так широко, как только позволяла крошечная нижняя челюсть, а руки сновали по оборкам рваной туники, словно искали на ней некое кусачее насекомое и никак не могли найти.
Иава обернулся на звук шагов, но особого интереса не проявил. Пожав плечами, он вновь склонился над цепью и продолжил свою работу. Конан же, сплюнув на дощатый пол со всем возможным презрением, ловко метнул нож с коротким обоюдоострым лезвием, который и пригвоздил недоноска за край туники к стене. Более парень неудобства не доставлял, кроме, разве что, тихого поскуливания и дерганья ногой, но на это варвар решил не обращать внимания.
И все же, когда шемит допилил наконец кольцо на конановой ноге, в комнату пожаловали новые, еще менее приятные гости, и они, как было ясно с первого же взгляда, как раз имели намерение причинить путникам столько беспокойства, на сколько были способны. Они влетели все вместе, и каждый сжимал в руке рукоять стигийского кинжала — смертоносного оружия, неведомо как оказавшегося здесь. «Не иначе, — подумал шемит, — их снабжает какая-то тварь. Не могут же быть у всех одинаковые клинки…» Но мысль эта лишь мелькнула в его голове, ибо всего миг спустя после появления рабовладельцев Иава уже стоял со своим верным кинжалом наизготовку, с удовлетворением и даже удовольствием ощущая плечо варвара рядом со своим плечом. Молча, без единого звука, ринулись друг на друга люди. Одни бились за обладание чужой жизнью, за возможность распоряжаться чужими временем и силами. Они никогда не задумывались над тем, праведны их поступки или нет — и не потому, что были глупы. Просто само устройство их души не предполагало каких бы то ни было раздумий. Они как звери жили одними инстинктами, но, в отличие от зверей, не обладали и долей возможного благородства, и о чести имели весьма смутные представления, считая ее нелепой выдумкой бродячего комедианта.
Другие боролись за свою жизнь и свою свободу. Но обе стороны дрались с такой яростью, какая, обладай чувства физической основой, несомненно в одно лишь мгновение уничтожила бы в этой комнате всех.
Первая четверка оказалась разбита варваром и Иавой достаточно быстро. Пожалуй, за это время Конан едва успел бы выпить кружку пива. Но и вздоха не прошло, как новая партия рабовладельцев ворвалась в комнату. Этих было больше, и экипированы они оказались получше: чешуйчатые кольчуги, морионы — шлемы с полями в виде перевернутых полумесяцев, длинные мечи и все те же стигийские кинжалы. По сравнению с ними Конан со скованными руками, голый до пояса и босой, представлял бы довольно жалкое зрелище, если бы на обнаженном торсе его не играли и переливались первозданной силой тугие мускулы, если бы на устах его не блуждала опасная полуулыбка, а в синих глазах не сверкал неукротимый огонь гнева и… радости битвы. Да, молодому киммерийцу по душе был хороший бой, пусть даже в таких неуютных условиях и с такими гнусными противниками. Он был прав, и знал это. А за правду, да еще свою собственную, бороться необходимо — и кому же еще за нее бороться?
Варвар не задумываясь кинулся на ближайшего и смел его одной только массой; затем он ступней придавил ему горло и, только изо рта врага хлынула кровь, снова отскочил, готовый сразиться со следующим. За то же время Иава, сделав обманное движение, поднырнул под руку здоровому, хотя тоже весьма бледному мужчине его лет, и воткнул под кадык клинок по самую рукоятку. Ахнув, тот качнулся и начал валиться, увлекая за собой обезумевшего от страха соратника. Воспользовавшись этим, соратника шемит отправил следом.
