David Eddings - Вор и Книга Демона
— Ты не должен этого говорить! — вспыхнула Андина. — Двейя, скажи ему, чтоб перестал!
— Будь умницей, Альтал, — с укором сказала ему Двейя. — Продолжай, Андина.
Маленький оратор храбро выступила вперед, и Альтал несколько раз подавил зевок.
— Я не смею пытаться превзойти нашу дорогую эрайю, — заявила Лейта. — Посему скажу простыми словами. Дорогой папочка, экзарх Серой Рясы пленил мое сердце. Я хочу его. Отдай его мне.
— Лейта! — выдохнула Андина. — Так не делается!
— Ну а вы, джентльмены? — спросил Альтал Элиара и Бхейда, — что вы думаете по этому поводу?
— Мы с Андиной хотим пожениться, — просто сказал Элиар. — Ты не против?
— Я не против, — ответил Альтал. — А ты что об этом думаешь, Эм?
— Я это переживу, — сказала она, слегка улыбаясь.
— Значит, все улажено. У тебя есть, что добавить, Бхейд?
— Не думаю, что мне осталось многое сказать, Альтал, — заметил Бхейд. — Я хочу Лейту не меньше, чем она меня, а может, даже немного больше. Официальная свадьба была бы неплохой идеей, потому что кое-что все равно скоро начнется — с церемонией или без.
— Он, несомненно, делает успехи, правда? — сказала Лейта, лукаво улыбаясь.
— Что скажет могущественный Альтал в ответ на нашу нижайшую просьбу? — спросила Андина, пытаясь спасти остатки официальной церемонии от полного краха.
— Если я скажу “да”, возражений не будет? — спросил Альтал.
— И все? — вспыхнула Андина. — Просто “да”? И больше ничего?
— В этом есть свое грубоватое очарование, — заметила Лейта. — А теперь, раз никто особенно не возражает, я думаю, мы с братом Бхейдом поглубже рассмотрим значение фразы “с церемонией или без”, верно?
Бхейд густо покраснел.
И вот случилось так, что однажды, когда золотая осень заблистала над землей во всем своем великолепии, множество людей со всех уголков света, которые известны человеку, собрались вместе в просторном храме Богини Двейи в величественном городе Магу. И благоухали цветы, украшавшие алтарь, и необычайной радостью были наполнены души тех, что собрались там, чтобы присутствовать на соединении, которое должно было произойти в тот счастливый день.
И Богиня Двейя — мать и хранительница всего живого — улыбалась, и улыбка ее прогнала все печали, и всех, кто там был, обуял восторг.
И вот — Та, что была матерью всего, исполнилась любви, и ее милое лицо стало огромным, ибо ни одна человеческая форма не могла бы вместить в себя такую огромную любовь. И молвила она тогда на языке древнем, ибо как Двейя была матерью любви, так и язык тот, на котором она говорила, был матерью языков человеческих, где и когда бы ни жил человек. Странным и непривычным казался язык, на котором она говорила, но все, кто были там, ясно понимали смысл его, ибо Двейя говорила для их сердец и разума, а не для ушей.
И мать любви говорила о любви с теми, кто пришел к ней, чтобы она благословила их союз. И вот: она открыла меж ними двери, которые раньше никогда не открывались, и сознание высокого Элиара навсегда оказалось связанным с сознанием маленькой Андины, и сознания их слились воедино на том древнем языке, чтобы никогда уже не разделяться, и так они были обвенчаны.
Тогда обратила Божественная Двейя свое внимание на святого Бхейда и бледную Лейту. В смятении были разум и сердце Бхейда, ибо в момент гнева нанес он смертельный удар сородичу своему человеку, и вина его тяжким бременем лежала на душе его. И вот, Богиня Двейя волей своей и безграничной любовью сняла грех с падшего священника, и душа его очистилась. И так же простерла Богиня Двейя свое безграничное прощение на бледную Лейту. Велика была вина Лейты, ибо совершила она деяния, к которым ее призвала необходимость, но страдания Комана все еще бередили сердце милой Лейты. И божественная Двейя нежно убрала из памяти своей бледной дочери все воспоминания о судьбе Комана, чтобы вновь она обрела целостность, и так оба несчастных были освобождены от их страданий, а разум и сердца их соединились воедино, и были они обвенчаны.
И тогда сами камни древнего храма Двейи запели, отбросив прочь суровый и мрачный настрой церковников, что присвоили себе это святое место и отвратили его от его главного предназначения, которое было и есть, — любовь и радость.
И весь Магу наполнился песней, ликуя вместе с храмом Двейи.
— Главное, Гер, что мы не можем быть совершенно уверены в том, что вся эта суматоха и невзгоды последних нескольких лет были вызваны деяниями Генда, а не стали результатом естественной безалаберности множества других людей в том, что они называют “реальным миром”. Думаю, в последующие несколько лет нам надо внимательно последить за ними. Мне уже надоели эти глупые войны.
— Может, предоставишь это мне, Альтал? — вызвался Гер. — Если ты покинешь Дом и станешь бродить по свету в поисках смутьянов, Эмми будет тебя ругать. Мне кажется, ты нужен ей здесь.
— Она еще больше будет ругать меня, если я отпущу тебя туда одного.
Гер на минуту задумался, нахмурив брови, а потом щелкнул пальцами.
— Кажется, я нашел ответ, Альтал, — сказал он.
— Надеюсь, что так. Я не могу придумать ничего, что не рассердило бы Эмми. И в чем же твоя идея?
— После того, что происходило за последние пару лет, если какой-нибудь болван захочет развязать войну, перво-наперво он разыщет сержанта Халора, верно? То есть, когда мы сражались в нашей войне, Халор громил всех, кто попадался ему на пути. Если кто-то захочет начать войну и победить, ему нужно будет искать именно Халора.
— Ну, мы тоже кое-чем помогли, а?
— Конечно, но те болваны этого не знают, потому что мы действовали как бы незаметно. Могу поклясться: там теперь все считают, что Халор ростом в сто футов, что он может ходить по воде и способен кулаком разрубить гору пополам.
— Ну и к чему ты все это говоришь, Гер?
— Так вот, я подумал, что, если ты хочешь отправить меня туда, где я смог бы заранее разнюхать о затевающейся заварушке, мне наверняка следовало бы держаться к Халору ближе, чем его тень.
— Значит, ты не против того, чтобы покинуть Дом и жить с Халором и его новой женой?
— Мы с Халором прекрасно ладим друг с другом, Альтал, а мама Элиара вмиг меня полюбит. Стоит мне напустить на себя вид “маленького сиротки”, и любая женщина на свете занянчит меня до смерти. Она привяжется ко мне, как утка к воде. Мне не придется слишком долго привыкать к обстановке в бывшей комнате Элиара, и я не буду очень шуметь о том, как я быстро думаю. Я буду просто сидеть с рассеянным взглядом, как будто в моей голове ничего не происходит. А сам буду держать нос по ветру и прислушиваться ко всему, так что если кто-нибудь придет к Халору или вождю Альброну, чтобы нанять арумцев для какой-нибудь войны, я буду тут как тут: ты и глазом моргнуть не успеешь, как я тебе все доложу. Тогда мы с тобой наведаемся к этому болвану и скажем, что, если он не забудет о своей войне, мы вырежем ему печенку и ему же ее скормим.