Элеонора Августа - Борис Вячеславович Конофальский
Волков въезжал в сдавшийся город в полном боевом облачении, в роскошном ваффенроке, под знаменем, с выездом, с гвардией, с трубачами и барабанщиками. Шлем не поленился надеть: мало ли тут обозленных горожан, которые с арбалетом управиться сумеют. Так и въехал в город под трубы и барабан, но уже после вошедших сюда ландскнехтов.
Первым делом кавалер, конечно же, хотел посмотреть арсенал. Волков не надеялся, что найдет там пушки: были бы у горожан пушки, так они попытались бы отбиваться от Пруффа. И на мушкеты у него особых надежд не имелось, но вот поножи, наручи, латные перчатки и рукавицы он хотел бы найти. Да и дорогие доспехи, включая стеганки и подшлемники, лишними не были бы. Чуть-чуть не доехал до арсенала, заехал посмотреть цитадель, в которой уже обустраивались и располагались ландскнехты. Прошелся с Кленком по стенам, осмотрел ворота. Удовлетворен не был: все старое, стены кривые, ворота провисли. Горожане много лет не видели около города врагов – это было очевидно.
Генерал хотел уж было ехать в арсенал, но тут караульные пропустили в цитадель трех всадников. Двое были кавалеристы из людей фон Реддернауфа, а третий… То был усталый до изнеможения человек в простой и весьма грязной одежде, но уже по большому ножу на поясе и по крепким ботинкам было видно, что он из солдат.
Кавалер сейчас ничего другого, кроме бед, не ждал. Будь то очередной лазутчик, так кавалеристы на коня бы его не посадили. Он и Кленк смотрели на грязного человека и ждали, пока тот спешится. Волков по лицу Кленка понял, что тот тоже ждет беды.
– Да говори уже, – нетерпеливо произнес капитан ландскнехтов, когда человек, подойдя к ним, поклонился.
– Господин, беда.
А Волков уже знал, откуда этот солдат.
– Горцы разгромили лагерь? – опередил он солдата.
– Когда я уходил, так еще не разгромили, – рассказывал солдат, – мы отбились. Они насели с двух сторон, пытались завалить восточный ров фашинами, потом подожгли их, думали стену сжечь, но мы стену потушили. А ночью я и мой товарищ вызвались охотниками идти к вам. С разных стен слезали, где он теперь – не знаю.
– За храбрость будешь вознагражден, – немедленно пообещал генерал. – Говори, сколько их?
– С востока пришло больше пяти сотен.
«Это ерунда, в лагере почти четыре сотни людей, и семь десятков из них арбалетчики».
– Это те же горцы, что с вами дрались за лагерь, – продолжал солдат. – Арбалетчики говорили, что флаги те же, офицеры те же. Но то полбеды.
– Что еще? – спросил Волков.
– Горожане, ублюдки, они тоже пришли. Не меньше трех сотен, и двести из них арбалетчики.
Волков даже не заметил, как его лицо налилось чернотой, как вытянулись губы в нитку, как сжались кулаки. Но он продолжал слушать солдата, не перебивая того и не задавая вопросов.
– Очень многих поранили – у них получилось три сотни арбалетчиков против семи десятков наших, – болты от них как ливень лились, многих наших ранило до вечера, пока мы штурм отбивали и стену тушили.
– А они много потеряли? – спрашивал Кленк.
– Им тоже досталось, – кивнул солдат. – Может, столько же, как и у нас, раненых.
Чтобы отогнать выжигающую его злость, Волков просил Фейлинга помочь снять с него шлем, стянул подшлемник и, пока Кленк расспрашивал солдата, рукой тер лицо, пытаясь притом успокоиться: все успехи, в том числе и взятие города, все было поставлено под сомнение атакой на лагерь. Капитан ландскнехтов еще что-то спрашивал и спрашивал, а солдат ему что-то отвечал и отвечал, а генерал уже знал: ему придется возвращаться к реке.
Видя состояние сеньора, Максимилиан снял с луки седла флягу и протянул ему.
– Возьмите, кавалер.
– Вино?
– Вода.
– Прекрасно. – Он стал умываться.
Ему нужно было успокоиться. Иначе снова потянется боль по всей длине левой руки, от ключицы и до самого безымянного пальца и снова будет отдаваться в груди резью. Отчего он так злился? Нет, не на врага, враг есть враг, и если ты его не нашел и ушел, оставив его у себя в тылу, так что ж тебе злиться – сам виноват. А злился Волков на горожан. Он был оскорблен их вероломством. Он с ними держался ласково, ни в чем не ущемил, несмотря на то что они вышли против него. Взял денег – так что ж, война. По-другому на войне не бывает. А они вон как поступили. Презрели ласку, вероломные.
«Правильно про них сказал солдат: ублюдки».
Ах, как это путало все его планы. Казалось, город сдался, то большая-большая удача. Волков думал уже выдвигаться на запад, к Бёльденгену, Юнг-Хольцкому перевалу, откуда пожалуют наемники из соседнего кантона, чтобы раздавить их там же, на месте, и не дать полковнику Майфельду собрать серьезное войско. А теперь что? Теперь из-за горожан Милликона придется возвращаться на север, к реке, деблокировать свой лагерь. Ведь если лагерь будет потерян, у него останется только одна задача: убраться на свой берег живым и вывести туда войско. Ну как тут не помянуть горожан, вот он и поминал их, скрипя зубами:
– Ублюдки, падаль придорожная, бесчестная погань, еретики… – Кавалер огляделся. – Эй, господа, есть у кого вино?
Румениге тут же дал ему свою флягу.
Генерал отпил из нее как следует, вытер губы рукой, пригладил недельную щетину и сказал:
– Максимилиан, немедля собирайте офицеров на совет.
Генерал уже успокоился. Он уже знал, что нужно делать. И делать это надо было так, как ему нравилось, то есть быстро.
Ни у кого из офицеров не возникло ни малейших сомнений, что надо возвращаться к лагерю. Ни у кого не было сомнений в том, что войско делить нельзя. На вражеской территории дело это весьма опасное.
– Выступать надо немедленно, – говорил Брюнхвальд. – Если горцы возьмут лагерь, останемся без провизии и без связи с берегом.
– Лагерь отлично укреплен, – напомнил Кленк. – Без пушек или без большого превосходства в людях его не взять. Но идти туда, конечно, надо.
– Его не взять… Это в том случае, если там надежный офицер, – продолжал Карл. – Господин полковник, этот офицер, которого мы там оставляли, достаточно ли крепок духом?
Эберст был уверен:
– За капитана Неймана я готов поручиться, будет стоять до конца, но и он может быть ранен или убит. Так что станем уповать на Господа.
– Все пустое, господа, – прервал разговоры генерал. – То, что мы снимаем лагерь и идем на юг, – то и обсуждать нет нужды, как и качества офицера, держащего лагерь. Нам надо быстро решить, кого мы оставим
