Белая ель - Вера Викторовна Камша
– Миклош-то что говорит?
– Да не знал он ни кошки! Спал, насилу разбудили, а к сынку господарка не заходила. Кормилица б с нянькой заметили.
Пал потер переносицу, Барболка знала эту его привычку. Сейчас скажет седлать коней.
– Ума не приложу, что на нее накатило? – Миклош, краше в гроб кладут, стоял на пороге. – Вечером человек человеком была. Может, Барболка чего приметила?
– Ничего, – Барболка для вящей убедительности тряхнула головой. – Про рябину мы говорили, откуда она взялась, про Охотников вечных… Аполка веселая была, домой не хотела.
– Не хотела, а ушла, – пробормотал Пал. – Ладно, дождь не дождь, а искать придется. От собак толку мало, но все равно взять надо…
Барболка знала, что это за «все равно». Если Аполку засыпало хоть снегом, хоть камнями, псы почуют. Да и хозяев предупредят, что склон ненадежный или на дороге кто-то не тот. Темная Ночка давно миновала, до Серебряной – полторы луны, а нечисти по зиме удержу нет.
– Барболка, – Пал взял руки жены в свои, – ты иди, досыпай. Нечего зря свечки жечь.
– Хорошо. – Ужасно захотелось зареветь и повиснуть на шее у мужа, но Барболка сдержалась, не до нее людям сейчас. – Я лягу.
– Вот прямо сейчас и ложись, – распорядился Пал и вышел. Не знать, что слепой, нипочем не скажешь, да и не помогут сейчас глаза, разве в эдакой круговерти чего сыщешь?! Самим бы не пропасть.
2
Во дворе грохнул колокол, что-то громко проорал дядька Пишта, заскулили и взлаяли недовольные собаки. Барболка тихонько вернулась в спальню, но не легла, а села возле окна. Мешать она не станет, но как тут уснешь?
Внизу метались, сражаясь с дождем и темнотой, факелы, потом выстроились в цепочку, рыжей живой ниткой потянулись во тьму и растаяли, оставив Сакаци во власти дождя и ночи.
– Мяу!
А это еще откуда? На кровати, поджав ножки и капризно отставив губку, сидела девчонка с ландышевой поляны.
– Мяу! – сказала она и хихикнула.
– Ты откуда? – нерешительно спросила Барболка.
– Из башни, – заявила голышка, поправляя жемчужное ожерелье, которым можно было дважды обвязать ее вокруг пояса. – Все ушли… скучно… И ты скучная. Давай танцевать!
– Не до танцев нам, – вздохнула Барболка. – Аполка ушла.
– И пусть, – засмеялась девчонка. – Глупая она… Как дым… Как сухие листья… Они не летят, их несет. Крыльев нет, жизни нет, ничего нет… Не надо на них смотреть, не надо их ловить…
Почему она так? Она же Аполку не знает! Жена Миклоша такая добрая, так любит мужа и сына.
– Любовь – ветер, нелюбовь – дым, – теперь ведьмочка стояла на подоконнике спиной к ночи, – не летаешь – не любишь, не пускаешь – не любишь, не видишь – не любишь…
О чем она? Почему дым? Аполка пропала, остальное неважно!
– И ты глупая, – девчонка склонила голову на плечо, – не хочешь танцевать. А раньше хотела, помнишь?!
Ландыши, звезды, темная ель, звон родника и лучший сон в жизни.
– Пал, ты вернулся? Так скоро.
– Вернулся. Зачем гоняться за дымом? – Седой господарь улыбнулся и притянул Барболку к себе. – Мне нужна ты, а не улетевшие листья.
– Ты… ты видишь?!
– Тебя я всегда видел. – Пал подхватил жену на руки, его лицо было близко-близко. Родное, знакомое, любимое, но с шалыми живыми глазами, в которых дрожали голубые огоньки. – Слепых больше, чем зрячих, но я вижу. И ты видишь… И Миклош, хоть и дышит дымом чужого костра.
Почему она забыла, как Пал красив? За делами это стало не так уж и важно. Но когда он прозрел и где Аполка?!
– Не думай о ней. – Горячие губы, сильные руки, дождевые капли в седых волосах. – Не забывай о себе – счастье упустишь… Не гляди лишь на себя – счастье задушишь… Радуйся, Барболка, радуйся…
– Пал, что с тобой?! Это не ты! Не ты! Охотнички вечные, кто здесь? Покажись! Кто б ты ни был, покажись, каким есть!
Ветер… Ветер и звезды с острыми синими лучами, смех колокольчиков, запах ландышей и калины. Крылатое создание, спутница, ветропляска, встает на цыпочки, вскидывает тонкие руки, закидывает назад юную голову, смеется весело и призывно. Не скажешь, девушка или парень, а может, сразу и то и другое. В черных с просинью локонах голубеют цветы. Нет, не цветы, святые эсперы, только почему они голубые?
– Весна возвращается. – Шалые глаза совсем близко, на губах тает поцелуй, легкий, как ветер, и звенят, звенят колокольчики. – Запомни, все возвращается, ты вернешься, и к тебе вернутся. Не бойся… У тебя крылья, у твоих двоих крылья… Не ломай их, не жалей дым… Не дыши дымом! Зачем горько, когда сладко? Не пускай дым назад. Дым не возвращается. Возвращается не дым…
– Уходи! Прошу, уходи… Оставь нас в покое, всех оставь, слышишь?!
– Оставлю. – Танцуют тени в углах, танцует пламя свечей, танцует дождь за окнами и серый робкий рассвет. – Ты не хочешь танцевать, зачем мне ты? Двое бегут за дымом, зачем мне дым? Скоро весна… Новая весна, новый танец… Я тебя вспомню… И твоих двоих вспомню… Может быть…
3
Барболка проснулась с жемчужным ожерельем в руке. Тем самым, из сна, который оказался правдой. Сакацкая господарка кое-как оделась и выглянула в окно. Пал с Миклошем не вернутся, пока не отыщут Аполку или пока не истает последняя надежда. Барболка не понимала, что нашло на подругу, разве что встретилась с крылатой плясуньей да в рассудке помутилась, но чернявый перевертыш не казался ни страшным, ни злым… Так, котенок, хоть и с коготками.
Злиться на крылатую спутницу сакацкая господарка не могла, ведь та ее спасла, привела в Сакаци, да и с мармалюцей, видать, подсобила, только зря ветропляска прикидывалась Палом… Хорошо, что муж никогда не узнает, с кем спутала его жена, о ком плакала, проснувшись в свадебной постели. Барболка убрала нежданный жемчуг в шкатулку – будет время, отнесет его на ландышевую поляну, пусть на ели висит, лес да небо радует.
Женщина наскоро обкрутила вокруг головы косы и побежала к маленькому Лукачу. Мальчик спокойно спал, знать не зная, что остался без матери. А может, с Аполкой все в порядке и ее везут домой? Барболка перекинулась парой слов с кормилицей, заглянула на поварню. Раскрасневшаяся Моника пугала товарок мармалюцей, уцелевшая внучка держалась за бабкину юбку, в печи горел огонь.
Поздоровавшись, господарка ухватила горячую горбушку, густо посыпала солью с перцем и плюхнулась на лавку, слушать женскую болтовню. Из поварни все виделось по-другому, казалось сказкой, глупой, но совсем не страшной. Барболка блаженно жевала теплый хлеб, когда вбежавший конюшонок завопил: «Едут!»
– Нашли, – провозгласила Моника, подняв палец, – гици б так быстро не вернулся.
– А то ж, – откликнулась Анелька, –
