Роберт Говард - Дочь Эрлик-хана
— Почему ты так надеешься на киргизов? Ведь я скажу им, что ты пытался похитить богиню, и они убьют тебя. И увезут ее обратно, так что тебе надеяться не на что.
Ормонд не ответил. Гордон обернулся к туркменам и пересказал им разговор, не пропустив ничего. Йогок, по-прежнему бледный и дрожащий, молча смотрел на американца, и под его взглядом затрясся еще сильнее.
— Отсюда есть другой выход? — свистящим шепотом спросил Гордон.
Не в силах вымолвить ни слова, Йогок лишь отчаянно замотал головой, потом наконец смог разлепить губы.
— Лошади не пройдут.
— Что ты имеешь в виду?
Вместо ответа жрец отвязал от пояса светильник и показал в сторону выхода из туннеля.
— Здесь была лестница. Вела на скалу. Там сидели стражники, охраняли вход. Но никто никогда не подходил к Йолгану. И мы сняли сторожевые посты. Мы думали: Йолгану ничто не угрожает. Путь есть, но лошади не пройдут. Слишком крутые скалы.
— Это не твоя забота, — пробормотал Гордон, напряженно вглядываясь в ту сторону, откуда раздавался голос Ормонда. Потом подозвал Орхан-шаха и что-то шепнул ему на ухо. Туркмен понимающе кивнул, американец чуть отступил и бросил последний взгляд на Ясмину. Разбойники начали медленно отступать. Уже убедившись, что последний из них скрылся в пещере, Гордон задержался у входа и посмотрел на врагов, которые приближались медленно, но неотвратимо.
Их крики были слышны уже сейчас. Когда они подойдут, стрелять будет бесполезно: даже если каждая пуля разбойников найдет цель, больше половины останутся невредимы. То и дело поглядывая на склоны ущелья, Гордон сделал несколько шагов назад. Его глаза еще не успели привыкнуть к темноте, но он уже знал: его люди с ружьями наготове уходят к двери. Американец уже хотел следовать за ними, когда на гребне горы мелькнул силуэт человека. Мелькнул лишь на миг — ровно настолько, чтобы перебежать от одного выступа до другого. Гордон вскинул ружье и стал ждать.
Он взмок от усталости и напряжения, глаза болели. Но человек, которому он поклялся отомстить, был жив. Тень еще раз метнулась между камнями и исчезла за огромным валуном, но Гордон не стал рисковать. Он ждал более удобного случая.
Секунды тянулись невыносимо медленно, от тишины резало уши. Наконец Гордон не выдержал. Выстрел прогремел неожиданно громко. Пуля отколола кусочек от валуна, за которым прятался Ормонд, послышался ехидный смех, и ухмыляющаяся физиономия англичанина на миг показалась из-за камня. Однако ответного выстрела не последовало. Вряд ли Ормонд был безоружен… но стрелять ему было нечем.
Туркмены услышали выстрелы и заголосили, но Гордон не обратил на них внимания. Сейчас главной задачей было вскарабкаться на уступ. Там, возможно, удастся взять на прицел Ормонда.
Подъем оказался нелегким. Вскоре перед глазами уже плыл красный туман. Однако Гордон успел увидеть, как Ормонд вновь ненадолго высунулся из-за своего укрытия. Так и есть: англичанин был вооружен кривой саблей, которую, должно быть, нашел в пещере. Появление Гордона с ружьем в руках оказалось для него настоящим сюрпризом. Ормонд попятился… и тут босая нога Гордона соскользнула с крошечного выступа, на котором он стоял. Старые инстинкты спасли ему жизнь. Ружье полетело вниз, и свободной рукой Гордон схватился за скальный карниз.
Эта встряска вывела его из полудремотного состояния. В голове прояснилось, мускулы как будто наполнились силой. Сделав последнее усилие, Гордон взобрался на уступ. Англичанин стоял в паре шагов от него в боевой стойке. Через миг Гордон был уже на ногах.
— Ну что, поговорим на языке стали, Аль-Борак! — ухмыльнулся Ормонд, делая выпад. — Посмотрим, вправду ли ты великий воин.
Они сражались на узкой горной тропе, и каждый шаг мог закончиться падением в пропасть — уже не притворным. Не раз то один, то другой боец отступал от края, в самый последний момент восстанавливая равновесие.
Конечно, Ормонд не обезумел. Но сейчас в его глазах горела ярость дикаря. Он учился фехтованию у лучших учителей Англии. Подобно дикому кочевнику, Гордон вряд ли помнил, кто первым научил его держать клинок. Его школой были дикие степи, горы и пустыни, а учителями — противники, которые заботились о чем угодно, только не о передаче своего мастерства.
Сейчас в каждый выпад он вкладывал всю силу своей ненависти. Он теснил и теснил англичанина, не позволяя продвинуться ни на дюйм. Он рубил наотмашь, словно бил молотом по наковальне. Лицо Ормонда перекосилось, и он яростно плюнул в лицо противнику.
— Свинья… — выдохнул он, видя, что уже не может отразить последний удар.
— Это тебе за Ахмета! — проревел Гордон.
Его клинок обрушился на голову англичанина.
Весь залитый собственной кровью, Ормонд издал короткий нечленораздельный возглас, еще миг пытался удержаться на ногах, но вдруг качнулся и неуклюже, словно манекен, полетел в пропасть.
Гордон без сил опустился на камень. Каждая мышца налилась гулом и дрожала… Пожалуй, сейчас он выглядел не лучше перепуганного Йогока. Сабля выпала из руки, но Гордон даже не услышал звона. Голова опустилась на грудь, и он уже начал проваливаться в забытье, когда внизу раздались крики. Встряхнувшись, американец заставил себя очнуться.
— Эй, Аль-Борак! Мимо нас пролетел человек с разрубленной головой! Ты его убил! Ты цел? Ранен? Что нам делать? Мы ждем твоих приказаний!
Гордон поднял голову и взглянул на солнце, которое как раз поднималось над восточными пиками, окрашивая малиновым цветом снежную вершину горы Эрлик-хана. Сейчас он отдал бы все золото жрецов Йолгана за час спокойного сна. Но пока дело не сделано, отдыхать нельзя. С трудом поднявшись на ноги, Гордон подошел к краю пропасти и ухватился за камень, чтобы не упасть.
— Садитесь на коней и скачите, собачьи дети! — даже слова давались ему с трудом. — Скачите вперед, а я пойду вдоль гребня. Там, за следующим выступом, как раз подходящее место, где можно спуститься на тропу. Йогока возьмите с собой; он заслужил свободу, но он получит ее не сейчас.
— Поторопись, Аль-Борак! — раздался серебристый голосок Ясмины. — До Дели еще так далеко и впереди столько гор!
Гордон поднял саблю, вложил ее в ножны и засмеялся. Эхо многократно повторило его смех. Внизу туркмены садились на коней. Выехав на тропу, они затянули песню, в которой Аль-Борак именовался «сыном меча», а человек, о котором они пели, шел по гребню горы, смеялся и не щурясь смотрел на солнце.
