Юрий Никитин - Возвращение Томаса
Павел, вспомнил он. Павел создал христианство. Маленький лысый толстенький человечек, ухитрявшийся ходить сгорбившись, косноязычный, как и Моисей, именно он сумел создать эту сверхмощную организацию, он отделил группу иудеев, верующих в Христа, и назвал их христианами. Он написал для них четырнадцать книг из всех двадцати семи Нового Завета, так что он основной автор и идеолог Нового Завета, он заложил основные постулаты христианства, только блаюдаря ему оно не осталось одной из многочисленных сект, а быстро превратилось в мировую религию.
Это Павлу, иудею и одновременно римскому гражданину, удалось не только самому усмотреть зерно во всей этой чепухе, но и выделить его для римской ученой знати. Зерно в том, чтобы не просто начинать новые отношения между людьми, это бывало и раньше на уровне отдельных чудаков, именуемых то философами, то дураками, в зависимости кто чего смог достичь, а на уровне основы, платформы, фундамента, на котором строится новый мир... очертаний которого они еще, понятно, не знали. Так, смутно чувствовали, что может что-то получиться. Надеялись. Ведь все остальные пути, что объявлялись единственно верными хоть в старом и мудром Китае, хоть в Индии, хоть в землях Персии, — все ведут к застою. С теми религиозными системами и через сто тысяч лет Китай будет все тем же Китаем, а Индия — Индией, все так же йоги будут стоять на голове, а факиры дудеть перед змеями... а вот здесь впервые нарождается нечто действительно новое.
И если те римские философы сумели увидеть такую возможность, то Христос, безусловно, не иудей. Вернее, как сказал этот меднолобый, он не иудей, хоть и иудей. Странно, что такая меднолобость бывает права там, где пасуют мудрецы, изучившие целые библиотеки древних мыслителей и вероучителей.
Когда солнце достигло зенита, а доспехи даже под легкой накидкой накалились, Томас королевским жестом распорядился насчет привала. Его многочисленное войско в лице отшельника принялось высматривать удобное местечко для отдыха. И хотя то там, то здесь виднеются домики, Томас ворчливо заявил, что мужчины не должны искать удобств, а христианам так и вовсе приличествует смирение... и да, отсутствие удобств. Вон Иисус вообще в хлеву родился, а как мир тряхнул!
Олег не спорил, еще бы не понять, почему рыцарь старается не попадаться людям на глаза, свернули в небольшую дубовую рощу, что просматривается насквозь, там и полянка, и ручеек, и сочная трава до пояса, есть где коням и полакомиться, и поваляться.
Томас как лицо благородного сословия пошел напиться и сполоснуться в холодной воде, Олег разложил на чистом полотенце захваченную из замка еду. От трав и деревьев одуряюще пахнет, над головой натужно гудят пчелы. По ту сторону ручья огромный полусгнивший пень, можно рассмотреть кишащих красных муравьев. Тельца блестящие, как застывшие капли янтаря, горят красными огоньками, многие муравьи приподнимаются на длинных лапах и поводят усиками высоко в воздухе, словно щупают что-то невидимое.
Ручеек выбивается из-под корней трех берез с их атласно-белой аристократической кожей, красиво подчерненной мелкими пятнами, удивленно и радостно вскрикивает мелкая птичка над головами, на вершинах берез насмешливо прокричали галки, наблюдая, как рыцарь пьет, стоя на коленях, потом снимает панцирь и плещет водой в лицо.
Когда Томас вернулся и жадно набросился на еду, Олег уже вяло жевал сыр, потом лег навзничь и забросил руки за голову. Взгляд его рассеянно скользил по нависающим ветвям, там стада простолюдных тлей жадно сосут сок, а рыцари-муравьи дают им защиту от всяких хищников, за что благодарные тли снабжают их сладким соком.
Томас проследил за взглядом калики, сказал многозначительно:
— Берегись мухи, которая сидела на дохлой змее.
Олег подумал, перевел озадаченный взгляд на довольного высказанной мудростью рыцаря.
— Это ты к чему?
Томас хотел было ответить что-нибудь еще мудрое, но не шло, сказал честно:
— А не знаю. Слышал где-то, понравилось. Умность такая, сложная. И красивая.
Олег поморщился.
— А меня как раз всегда раздражают пустые мудрствования и слишком пространные толкования одного и того же слова. Особенно утверждения суфиев, что каждое слово несет в себе не меньше семи значений, потому, дескать, человеку очень трудно понять другого человека. Даже невозможно!.. Я по своей натуре — отыскиватель простых и ясных ответов, чтобы ясны были не только мне, но и простым людям. Ну там королям, императорам, рыцарям, коровам... Иначе как заставить людье сдвинуться с места, повести на гору, если даже непонятно, чем заманиваешь?
— Ну и... — спросил Томас настороженно.
— Однажды, — ответил Олег со вздохом, — я пришел к одному старому раввину, он писал комментарий к пятьдесят второму тому Торы, и сказал, что готов принять его веру, если сумеет растолковать все их заманчивые догматы, пока стою на одной ноге.
Томас спросил заинтересованно:
— И сколько суток ты простоял? Или недель?
Олег сдвинул плечами.
— Он подумал и сказал: «Поступай с другими так же, как хотел бы, чтобы они поступали с тобой. Это и есть вся наша вера, а все эти пятьдесят томов... и будут еще!., только толкования к этой формуле». Признаюсь, мне понравилось это изящное и глубокое построение, хотя и малоприменимое... Кстати, оно ж потом было положено Христом в его вероучение... но вот сейчас я присутствую на трансформации и этой замечательной формы в нечто такое, что мне начинает в самом деле нравиться. Нечто хоть и христианское, но применимое.
Томас нахмурился, больно довольный вид у волхва, спросил с растущим подозрением:
— Во что?
— В основу западного понятия христианства, — пояснил Олег.
Томас сказал на всякий случай:
— Это что за христианство такое западное? Мы не еретики!
— Упаси Боже, — сказал Олег. — Всеобъемлющая формула: «поступай с другими так, как хотел бы, чтобы они поступали с тобой» — в западном христианстве стала звучать так: «делай с другими то же, что собираются сделать с тобой, — бей первым». Можно даже точнее: «Делай с этими сволочами...»
Томас подумал, но ничего странного не нашел, непонятно, чем калика так веселится, сказал горячо:
— Вот именно, со всякими сволочами! Борись, сэр калика!.. Это в тебе бьется Сатана с теми остатками... зачатков доброго, что еще по недосмотру Божьему остались в гнусной душе язычника.
— Так кому же принадлежит Земля? — спросил Олег скептически.
— Никому, — сказал Томас горячо. — Вся Земля — это поле боя сил Бога и Сатаны. На земле живем мы, люди, а Бог и Сатана бьются не на жизнь, а на смерть за власть над нами!
