Вождь викингов - Александр Владимирович Мазин

Красный Лис укрыться не успел. Рыбу ловил на берегу. Вот и попался.

Я покосился на Вихорька, который скромно притулился в уголке, не вмешиваясь в разговор старших. Тема ему близка. Он ведь перешел в сословие свободных сравнительно недавно. Но если Вихорька освободил я, то Красный Лис, когда чуток подрос, порвал рабские цепи вполне самостоятельно. Сбежал, прибив и ограбив сынка рабовладельца, и сам подался в викинги. А потом и в хёвдинги выбился. Хирд у Красного Лиса мощный, моему не чета — сотни четыре бойцов. Почти все — ирландцы, но ирландцы в драке датчанам ничуть не уступают. Норегам, надо полагать, тоже, потому что завоевать сколько-нибудь значимые земли в Ирландии у северян не получалось. Хотя грабили они постоянно.

Главным образом, монастыри.

Картинка знакомая. Где святоши, там и денежки. Правда, ирландские монастыри, по словам Лиса, были куда беднее франкских и намного воинственнее. Монахи даже участвовали с междоусобицах многочисленных ирландских корольков. По моему мнению, не дерись ирландцы между собой, викингам пришлось бы кисло.

Впрочем, и сами нореги тоже охотились отдельными стаями, собираясь вместе лишь для того, чтобы урвать кусок посочнее.

Лис, однако, считал внутриирландскую грызню нормальным явлением. Мол, если не драться, то как стать воином? Хотя нореги — это такие гады, которых надо давить во младенчестве.

Так считал Красный Лис, и я был рад, что на «наших» норегов его ненависть не распространяется. Только на тех, которые топчут землю его родной Ирландии и настолько обнаглели, что закладывают на ее побережье собственные базы.

Словом, везде одно и то же. Что в Англии, что во Франции, что в Ирландии. Местные правители режутся, истощают друг друга в междоусобицах, а потом приходит Рагнар Лотброк.

— И что же, нет никого, кто собрал бы храбрецов и врезал норегам так, чтобы навсегда забыли к нам дорогу? — спросил я.

Красный Лис только рукой махнул:

— Кровь Кухулина кипит в жилах наших вождей. Каждый хочет быть первым. Выпьем, друг мой Ульф! За то, чтобы Бог защитил дома свои от поругания!

Мы выпили, и Лис спросил:

— Знаешь ли ты, что это мы принесли свет Христов на земли бриттов и франков?

Я об этом, понятное дело, не знал и не без интереса выслушал историю ирландской религиозной экспансии. Потом заметил:

— В моем доме живет франкский священник. Он верит в то, что ему удастся убедить таких, как мой брат Свартхёвди Сваресон, уверовать в Христа.

— Таких как он — вряд ли. А тебя?

Я ответил уклончиво:

— Может быть.

Не мог же я ему сказать, что уже был когда-то крещен.

— Во всем ты хорош, Ульф Вогенсон, — сказал Лис, — но душа у тебя слишком мягкая. Берегись тех, кто это знает!

— Тебя — тоже? — усмехнулся я.

— И меня. Всех. Слабых здесь рвут. Ты мне по нраву, Ульф, и я рад, что ты стал хёвдингом. Твоя удача больше, чем ты сам. Это обнадеживает. Не хотелось бы, чтоб ты попал в беду.

Знал бы он, что на славную дорогу вождей меня буквально вытолкал Медвежонок. Причем я сопротивлялся изо всех сил.

— У меня достаточно друзей, чтобы выручить меня из любой беды, — возразил я. — Я ведь из хирда Хрёрека Сокола.

— Лучше бы ты был в хирде Ивара Рагнарсона.

— Почему?

Неужели Лис встретился со мной по поручению Бескостного? Вполне возможно. Прозвище «Лис» так просто не заработаешь.

— У сына Рагнара Сигурда не так давно вышел спор с Хареком-конунгом. Злой спор. Харек Рагнарсонов не жалует. И его можно понять. Будь я на месте конунга всех данов, тоже ревновал бы к славе Рагнара и завидовал его богатствам. Это ж что выходит: Харек — верховный конунг, а из всех его деяний самое известное то, что он запретил христианам молиться в церкви Хедебю. Да и то потом снял запрет. А деяния Рагнара знают во всех южных и северных землях. Лучшие воины встают под Знамя Ворона, а Хареку приходится довольствоваться объедками с Рагнарова пира.

— Может, ты знаешь и о том, из-за чего поспорили Харек и Рагнарсон? — спросил я.

— Из-за того же, из-за чего сегодня спорили Хареков ярл Халлбьёрн и наш конунг. Сигурд потребовал страндхуг[13] у людей, платящих дань Хареку Младшему. Те отказались, потому что считали себя сильными. Сигурд отступил, но ночью высадился на берег и отомстил. Живых не осталось. Некому свидетельствовать против Сигурда. Но Харек обвинил его, когда Сигурд пришел в Хедебю. А Хрёрек твой встал на сторону Харека. Хорошо, что дело обошлось миром. Харек-конунг не рискнул решить спор силой. Отложили до осеннего тинга. Но уже ясно, что Хрёрек Сокол будет и на тинге свидетельствовать против Сигурда, а Сигурд Змей В Глазу не любит тех, кто выступил против него. Будь на его месте Хальфдан или Бьёрн, они спросили бы отца, как им поступить, и Рагнар, скорее всего, попросил бы Хрёрека отступиться. Хрёрек ему по нраву. Да и другим Рагнарсонам — тоже. Но Сигурд — другой. Он не прощает никогда. Он не станет мириться с Хрёреком. Он будет мстить.

— Можно мне передать Хрёреку твои слова? — спросил я.

— Зачем? — удивился Лис. — Хрёрек и сам всё знает. Но то, что ты — из хирда Сокола, может сослужить дурную службу, если судьба сведет тебя с Сигурдом Рагнарсоном. Держись Ивара, Ульф! Против него Сигурд не пойдет никогда.

Хм-м-м… Что это, если не вербовка? Разве что — предупреждение…

* * *

— Я слыхал: конунг Харальд должен тебе за своего сына Эйвинда, — сказал Ивар.

До Ивара я добрался только на следующий день. Вчера мы с Лисом порядочно набрались, и я понял, что непригоден для серьезного разговора. Не сказать что сегодня я был как огурчик. Но мыслил внятно.

— Скорее это я ему должен, — возразил я. — Свадебный дар моя невеста Гудрун так ему и не вернула.

Ивар усмехнулся:

— Не хочешь его отдавать?

Мы с Иваром сидели на камне у кромки воды. Вдвоем, если не считать десятка Иваровых хирдманов, расположившихся шагах в ста.

— Могу восполнить, если надо, — без особой охоты ответил я.

— Мой отец Рагнар обойдется без этой мелочи, — сказал Ивар.

— Рагнар?

— Всё, что получила та, что стала твоей невестой, предназначалось ему.

Точно! Как я мог забыть.