Пробуждение. Пятый пояс - Михаил Павлович Игнатов
Впечатление такое складывалось из-за того, что как раз половина узлов его тела была в той или иной мере, изуродована: покрыты шрамами, излишне сужены, перекручены внутри, потеряли свою близкую к сфере форму и так далее. И это не говоря о меридианах, которые местами больше состояли из грубых шрамов, которые тоже сужали проток меридиана и искажали идущую по нему силу и стихию.
Если сравнивать с повреждениями, которые я когда-то залечил Виликор, то здесь было под сотню Виликор, не меньше. И поддавались все эти застарелые, грубые шрамы моему воздействию с трудом.
Вероятно, Седой был полностью прав, что земной техники мало для лечения всего этого. Но, во-первых, мало для лечения всего и сразу, а я лечил, сжимая технику буквально в одну десятую толщины шрама, довольствуясь лечением за один раз только такого крошечного кусочка. Во-вторых, я не стоял на месте и упорно продвигался в познании тех техник, что получил от Пиатрия. Уже не земных, а духовных и уже был недалёк тот миг, когда они будут исполнены и по-Предводительски и по-Властелински.
В-третьих, и самое главное — Седой действительно давно не глядел на себя со стороны, а вот я каждый день глядел сначала на его спину, а затем на него самого. Или наоборот, сначала в лицо во время чая, затем в спину.
И нет, посвежел Седой не от того, что нашёл молодого магистра и не от того, что отдыхает у озера уже второй месяц. А от того, что всё это время я его лечил. День за днём, раз за разом, кусочек за кусочком, убрав за это время самые простые, самые лёгкие шрамы и повреждения узлов. Да, сразу изменения и не заметишь, да, по сути, я только начал лечение, даже не представляя, сколько времени уйдёт на самые сложные места и будет ли вообще возможно там что-то сделать, но…
Но Седой уже помолодел лет на пять, а в его седине стал заметен голубой, льдистый оттенок у корней.
Глава 4
Влево и вперёд!
Змеи! Пробить ими путь!
Больше! Быстрей! Быстрей!
Вправо!
Яркая печать, в которой горел символ «Смерть» пролетела буквально в пальце от плеча. Близко, опасно, но недостаточно близко, чтобы убить меня.
Пронзатель ударил вперёд, подсекая лапы самым шустрым из големов. Источенная моими змеями броня лопнула, заканчивая жизнь тех, что напирали следом, и позволяя мне прорваться ещё на пять шагов ближе к главной моей цели. Влево, вправо, вни…
Не успел.
Я с хрипом осел, пытаясь устоять перед навалившейся тяжестью. Печать так и не коснулась меня, я успел остановить её в ладони от смертельного предела, но потерял скорость, не сумел вскинуть Пронзатель и тем более не успел умертвить големов, занятый спасением своей жизни.
Ещё вдох отчаянного сопротивления, и всё закончилось.
Безмолвные големы и яростно вопящий проклятия мастер Указов исчезли, ослепительная боль в разрываемом на куски теле тоже.
Я валялся на приятно прохладном после испепеляющего ветра опасности камне, глядел на плывущие надо мной и моим утёсом облака и слушал музыку, утихающую после битвы.
Проиграл. Слишком велико оказалось у врагов преимущество в числе.
Но только так можно стать сильней — перешагивая через свои пределы. Возвышения это, конечно, не добавит, зато позволит не умереть в настоящей битве, сумев выцарапать в ней себе жизнь.
Очень, кстати, удобно, что хотя бы на это ограничения жетона не распространяются. То, что получил во время тренировок-сражений — всё остаётся с тобой — ощущения тела, наработанная ловкость, уловки и хитрости, навыки проламывания через стихию и удары в уязвимые точки врагов.
Жаль, у техник всё же есть ограничения. В ином случае я бы, вообще, целыми днями не вылезал из жетона.
Снял ограничение и со стоном сел. Вроде проигрыш полностью обновляет меня, но боль и усталость всё равно накапливаются из раза в раз. Возможно, это как раз плата за то, чтобы тело запоминало тренировку.
Подволакивая от накатившей усталости ноги, добрался до края утёса и устроился там, свесив ноги, и с интересом уставился вниз на странные деревья, на которых когда-то заучивал каждую ветку, и зелень на земле.
Сколько раз я хотел спуститься туда и каждый раз откладывал, обещая себе, что найду способ. Если не сейчас, то никогда? И не довольно ли отговариваться этими странными поисками способа?
Довольно.
Через миг я соскользнул в пропасть, падая вниз и готовясь уйти в Рывок, чтобы погасить скорость.
Сей…
В ноги мягко толкнулся камень утёса.
Что за?
Я стоял на том самом краю, с которого вдох назад шагнул вниз.
Через миг я сжимал в пальцах одну из веток, что лежала в кольце для костра, ещё через миг эта ветка полетела вниз. И долетела, смяв траву у подножия утёса.
В чём же тогда проблема?
А если так?
Я снова сокользнул вниз, но в этот раз не спрыгнув, а спускаясь по стене утёса, неспешно выискивая опору для ног и рук.
Удалось спусться на две трети высоты, а затем руки потеряли опору, и я вновь упал на верхнюю площадку утёса.
Упал, а через миг захохотал, вскинув голову к медленно ползущим над головой облакам.
— Ха-ха-ха!
Музыкантка тут же ударила по струнам, меняя ритм на рваный, клокочущий, безумный и неудержимый, но стоило мне оборвать смех, как она сменила музыку, в очередной раз поражая своим талантом.
Я встал, шагнул к краю, впился взглядом в землю там внизу. Ни следа смятой травы и палки, зато эта самая палка отыскалась в кольце.
Обман. Всё вокруг обман. Здесь нет никакого огромного пространства, я ограничен лишь площадкой самого утёса. И глуп же я был, думая, что можно спуститься к подножию и прогуляться по лесу. Ещё бы
