Юрий Никитин - Куявия
Иггельд пробормотал:
– У меня другие методы.
– Да знаю твои методы! Они действуют… пока еще. Но дальше? Самое надежное – вбитый штырь. Боль – это рычаг, которым заставляешь подчиняться любого сильного и хищного зверя. Можно, конечно, использовать систему веревок, ведь со штырем уже опоздали, но веревки… гм… сложно и ненадежно. В полете трудно рассчитать, с какой силой какую надо потянуть, за какую дернуть, а какой дать провиснуть.
Иггельд помялся, лицо было смущенным. Апоница смотрел требовательно, Иггельд сказал наконец:
– Я исходил из того, что мы – друзья. Друзьям не требуются шпоры или хлыст. Сколько бы мы ни говорили про коней как про верных друзей, но все-таки кони – верные помощники, а не друзья. А вот собака – друг. Помощниками управляем удилами, хлыстом, шпорами, а другу достаточно сказать слово… Мой Черныш, как и собака, – не раб, не помощник, а друг. Он слушается меня, потому что любит меня. Он помнит, что я носил его на руках, согревал, поил теплым молоком, сам жевал сырое мясо, а потом совал в его крошечный беззубый рот… Я для него – папа, хотя он уже побольше меня.
Апоница невольно оглянулся на эту гору-сыночка. Зябко передернул плечами.
– Да уж, – признал он. – Если уж побольше, то побольше. Но то, что делаешь ты, смертельный риск. Я могу принести дурман-травы, даже помогу вживить штырь. Поболеет не больше недели, он у тебя на диво живучий.
Иггельд покачал головой.
– Я лучше пойду на риск.
Апоница нахмурился.
– Понимаешь… – сказал он нерешительно, – я тебе верю, но это я… С драконами я имею дело вот уже сорок лет, к тому же помню, что мне рассказывали отец и дед, а они были лучшими в разведении драконов. Они говорили дивные вещи! Да, насчет того, как быстро драконы приспосабливаются, как легко вывести новую породу… Другие считают иначе. Словом, я просто тебя предупреждаю, что с драконом, который не… безопасен, тебя в город не впустят. Такой вольный дракон очень уж пугающее зрелище. Скажи, ты хоть раз видел обыкновенного коня, чтобы без удил? Ведь если снимают уздечку, то обязательно привязывают к коновязи. Если в степи, то даже верному вроде бы коню спутывают ноги, чтобы не убежал!.. А тут дракон, на котором ни узды, ни штыря боли!
Иггельд сказал несчастным голосом:
– Но ты же не испугался?
– То я, – повторил Апоница. – Я тоже немного сумасшедший. Но у других нет ни сумасшедшести, ни такого знания драконов. Любой убоится, когда увидит твоего зверя.
Иггельд подумал, сказал:
– Коня – да, привязывают. А собаку?
Апоница покачал головой.
– Собаку… Собак тоже привязывают в чужих местах. Не потому, что убежит, собака хозяину верна, но чтобы народ не распугивать.
– Тогда мне суждено жить вне людных мест, – ответил Иггельд кратко.
– А проживешь?
– Сейчас же как-то живу?
Апоница проглотил слово, что уже вертелось на языке, пожал плечами, смолчал.
* * *Черныш тогда еще со второй попытки научился справляться с ветром, использовать, садился, сперва хоть и трепещущий от ужаса, но уже без риска разбиться о каменные стены, а потом и вовсе привык, ветер перестал замечать, просто использовал его, как дети используют снежную горку. Горка хоть и мешает, закрывая вид из окна родного дома, зато можно покататься. Черныш быстро усвоил, что чем сильнее встречный ветер, тем круче и стремительнее получается взлет.
Иггельд с высоты орлиного полета осматривал такие измельчавшие горы, в груди долгое время растекался холодок сладкого ужаса. Черныш в потоках воздуха то приподнимался, то опускался так резко, словно до этого шел по твердой земле, а потом вдруг в пропасть, раскачивался из стороны в сторону, с боку на бок, приходилось приучать себя сидеть неподвижно, не пытаться помочь молодому дракону удерживать равновесие, не перегибаться на, противоположную сторону, как страстно хотелось.
Через пару недель осмотрел Черныша, дал отдохнуть, покормил, сказал:
– Пора кое-кому утереть нос! Как ты думаешь?
Черныш преданно смотрел в глаза и скреб каменную землю шипастым хвостом. Иггельд уселся на спину, теперь там всегда наготове широкий непродуваемый плащ из кожи для защиты от встречного ветра, Черныш дождался разрешения, лапы с силой оттолкнулись от земли. Если навстречу ветру, то хватало одного сильного прыжка вверх, и тут же надо растопыривать крылья, ветер тут же сдуру подхватывает, не понимая, что им этого и надо.
Город Драконов лежал намного ниже, Черныш послушно шел над вершинами гор, посматривал с недоумением на папочку, но тот всякий раз указывал направление, в котором ничего интересного не было. Зато вскоре показались зеленая долина, множество домов, темные ямы котлованов, Черныш тут же заинтересовался, вытянул шею.
– Правильно, – похвалил Иггельд. – Именно туда и летим. Ты у меня умница, глазастенький.
Сердце стучало, он не верил глазам: оказывается, долина, а в ней и Город Драконов, совсем рядом, а он как долго добирался, едва не замерз по дороге, помял Чернышика за пазухой! Да и Апоница всякий раз добирается к нему с огромным трудом, лошади едва не падают. Как все близко для тех, у кого крылья…
Он колебался: с драконами надо на восточную часть долины, где котлованы. Всякий наездник опускается к своему дракону в котлован, садится в седло, проверяет, насколько дракон слушается команд, затем дает знак работникам, те начинают крутить огромные колеса. Металлическая сетка неспешно отодвигается, наездник дает команду дракону взлетать. И возвращаются всегда снова в этот же котлован. Тут же накрывают сеткой, наездник покидает своего зверя уже в корзине.
– А, ладно, – решил он вслух. – У нас нет своего котлована, а в чужой не полезем! И… вообще! Ты не их дракон, а мой. Не нравится, тут же уйдем.
Народ привычно задирал головы, когда пронеслась широкая тень дракона, начал разбегаться. Иггельд направил дракона прямо на городскую площадь. Крылья взметнули ветер и облачко пыли, когти скрежетнули по камням. Черныш не лег, а стоял, гордо и настороженно оглядываясь по сторонам. Красиво вырезанные ноздри часто-часто раздувались, схлапывались, маленькие уши подрагивали, глаза возбужденно блестели – столько народу еще не видел, такие запахи еще не слышал.
Народ пугливо прятался за домами и в дома, он слышал, как с лязгом захлопывают на запоры двери. Из дома берича Теодорика вышел высокий рослый человек, Иггельд узнал его сразу. Ратша ничуть не изменился, только стал заметно меньше ростом, в короткорукавной кольчуге, на поясе блистали металлическими бляшками ножны широкого меча.
– Иггельд, – проговорил он издали, негромкий голос гулко прокатился по затихшей площади. – Апоница много о тебе рассказывал… Так это и есть твой заморыш? В прошлый раз он был совсем крохотным.
