День, когда пала ночь - Саманта Шеннон
«Огонь. – Это была одна мысль на двоих, Думаи и Фуртии. – Огонь восстал из глубин земли».
Ладони Думаи тонули в драконьей гриве. Она плясала с серебряными колоколами и золотой рыбой, протягивала радугу сквозь кукольный дом и знать не знала, зачем это надо. Огонь восстал.
Огонь должно потушить.
– Да, – в один голос прошептали они. – Да.
Таугран пролетел мимо, его золотая чешуя отразила зарево. Фуртия пыталась ухватить его зубами за хвост – не успела, опять ушел. Огромный зверь был текуч, как вода. Досадливый рык Думаи поддержала дракана, а их обеих – раскат грома.
Вилы молний били с неба в землю, поджигали флот в гавани. Фуртия перевернулась в воздухе, погналась за змеем. Думаи, оскалившись, вцепилась в ее гриву.
Снизу подлетали новые драконы. Они сдували змеев штормовым ветром, не подпускали к людям, бегущим от битвы в глубину острова. Мимо Фуртии пронесся выпущенный из гигантского арбалета гарпун, ударил в грудь змееныша. Думаи на него не смотрела, ей нужен был Таугран. Она жалела, что не может слышать в мыслях его голоса, как слышала голоса богов. Она хотела услышать голос хаоса.
Она хотела услышать его предсмертный вопль.
Погоня продолжалась. Змей чинил смятение на земле, жег ее. Фуртия летела за ним сквозь поднятый его крыльями палящий шквал. Другие драконы вились вокруг, со всех сторон забрасывая Тауграна молниями.
Думаи все сильнее сковывал холод. Темным уголком сознания она понимала, что истекает кровью. Засевшая в ребрах стрела рвала ей мягкое нутро.
Речной хозяин ее убил. Расставил ловушку в расчете, что ей донесут о грозящей Сузумаи опасности. И собрал свою стражу, чтобы вернее добиться ее смерти – от стрелы или от змеева огня.
Нойзикен и Купоза. Сколько потрачено на пустое соперничество. Ей бы исцелять истерзанную землю, ей бы перерыть все записи в хранилищах Востока в поисках объяснения, что это было и как не дать этому повториться.
Думаи отбросила ненужные мысли. Порыв драканы теснил ее человеческую память. Она ухватилась за воспоминание о Сузумаи, о матери, о бабушке, о Никее, обо всех былых Нойзикен. Великой императрице больше не выносить ребенка, даже если речной хозяин сохранит ей жизнь.
Вот и конец радуги.
Стало темно. Дыхание у нее срывалось. Она еще держалась, ветер относил назад волосы. Она воображала, что этот холод – вовсе не смерть, а песня-зов великого Квирики.
Таугран обдал огнем побережье, поджег уцелевшие лодки. И Думаи почудилось, что не будет этому конца – страданию, ужасу.
Квирики сделал трон для юной женщины и велел ей беречь этот остров. Думаи рада была бы соблюсти договор, заключенный встарь в сердце бури. Она отдала бы весь род Нойзикен за спасение Сейки. Она была бы верна слову до последнего вздоха.
Фуртия вырвалась из собственного облака в ясное небо. Одно прекрасное мгновение она летела в тишине. Ни дождя, ни грома, ни пламени. Думаи оглянулась, поискала взглядом Тауграна. С ее ресниц капал дождь. Кожа онемела на ветру.
«Вот она, дитя земли. Вот звезда. – Фуртия подняла голову. – Теперь наше время».
Думаи взглянула и увидела светоч в темноте – беспорочный, чистый блеск серебра.
«Звезда принесла нас в этот мир, – говорила ей Наиматун. – Длиннохвостый светоч из черных вод творения».
Вот и он. Белые иглы срывались с его хвоста, дождем падали на землю.
Фонарь Квирики.
Фуртия под ней светилась, как никогда раньше. Каждая ее чешуйка стала прозрачней воды, и сияние шло насквозь. Она стала отражением звезды, а гребень замерцал луной. Думаи засмеялась от радости и омылась магией.
«Мы всего сильнее, когда из черных вод падает звезда. Сильнее восставшего огня, – услышала она мысль Фуртии. – Теперь до времени все станет, как было в давние времена, когда воды побеждали пламя, как и положено водам».
Думаи держалась за нее. Она вдыхала запах моря, запах дождя и еще один, незнакомый.
«Под звездой огонь умирает. Он снова уйдет в глубины земли, но Таугран, если и уснет, с воскрешением огня пробудится снова. – Фуртия плыла в ледяном воздухе. – Тебя не будет тогда, но будут другие».
Думаи вдыхала туман.
«Таугран не должен уснуть. Наш свет в силах его потушить. Его жар в силах нас опалить».
Таугран взвился над крышами, блеснул крыльями. Его змееныши выдыхали огонь. Где-то там, внизу, была Никея.
«Беги! – взывала к ней Думаи. – Скройся вместе с камнем!»
«Дитя земли, ты видишь?»
Из раны в боку сочилась кровь. Темнота вокруг сгущалась, а боли уже не стало. Она хорошо прожила свои тридцать лет.
– Да, – сказала Думаи, – да, великая. Я с тобой.
Она вспоминала.
Семь драконов, семь водяных богов, кружили над зверем из глубин земли. Пробужденные ею драконы летели навстречу хаосу. Когда-то она боялась, что напрасно их разбудила, но нет, так было надо. Вместе, при свете кометы, они смогут уничтожить Тауграна.
И спасут народ Сейки.
Тогда Таугран уже не вернется, даже если вернутся другие.
Фуртия первой догнала чудовище. Драконы обвивали его почерневшую, шипящую от их прикосновений золотую чешую, из них рвалось белое сияние. В каждом из них горела комета, они впитывали свет нисходящей звезды.
Впитывали в себя упавшую ночь.
Думаи смотрела на свою сияющую ладонь. Этот свет был в ней всегда. Благодаря ему она говорила с богами. Он сохранил ее на Бразате. Она наконец держала в чашечке ладоней правду – тайну, которую всю жизнь хранила ее мать.
В ту давнюю ночь Унора из Афы проглотила звезду, чтобы родить для нее дочь. Паяти наделил Унору своим даром, и теперь Думаи предстояло вернуть его богам.
«Мама, я тебя прощаю. Я все тебе прощаю. Я люблю тебя, как дождь любит землю. Как гора любит небо. Я буду любить тебя и когда возвратится звезда, и когда мир поглотят черные воды».
В темноте выл Таугран Золотой. Боги, обернувшись вокруг его чудовищной туши, корчились, как бумага на горячих углях. Но держались. Они связали Тауграна. Думаи, ослепленная их сиянием, слышала, как они стягивали витки – туже, туже, еще туже, пока не раздавили его внутреннее горнило.
Таугран Золотой умер и только потом стал падать.
Багровые пожары замирали по всему острову. Свет обращался в темноту, пронизанную звездной грозой. Фуртия соскользнула со змея, и Думаи вместе с ней кувырком летела в бескрайнюю черноту моря.
Она тонула, словно каменная. Должно быть, удар о воду переломал ей кости, но боль была далекой, смутной. Она открыла глаза. Быть может, это был сон. Быть может, она уже умерла и мирно спускалась на глубину ко дворцу Множества Жемчужин.
Душа ее успокоилась. Она чувствовала, что уплывает, удары сердца делались реже, реже. Она подумала о Никее и пожелала.
Пожелала, чтобы им выпало чуть больше времени.
Огни резали море. Они остужали огонь в ее костях, в
