Дункан Мак-Грегор - Битва бессмертных
— Я пойду с тобой… — сумрачно произнес Парминагал, уткнувшись в кружку с вином.
— Куда? — с трудом очнулся от воспоминаний варвар.
— Все равно… Только подальше от этого города… Знаешь, Конан, когда я жил в Зембабве…
— О-хо-хо! — прогремел на весь кабак знакомый голос. — Наконец я вас отыскал!
Довольный, как свинья, обожравшаяся каштанов, на пороге стоял Кумбар.
Глава VI
Большое тело царедворца протиснулось в дверной проем, застив солнце, и потряслось к столу Конана и шамана.
— Хозяин! Вина! — громогласно потребовал он, усаживаясь.
— Как ты нас нашел? — поинтересовался Парминагал, пряча улыбку.
— Только благодаря Эрлику, — Сайгад подвинул к себе Конанову бутыль с вином и быстро отпил несколько больших глотков. — Когда вы оба так стремительно исчезли, оставив меня одного в этой ужасной комнате, полной пепла, я обратился к моему богу с такими словами… — Он откашлялся, готовясь в точности изложить свою мольбу, закатил глаза и заунывно начал: — О, Эрлик! Великий и могущественный! Обрати взор свой на грешную землю нашу! Отыщи на ней самого несчастного из рабов твоих! Нашел? Нет, в цепях — это кто-то другой. И в гладиаторской казарме тоже… Куда ж ты смотришь? Самый несчастный беседует сейчас с тобой! Это я, Кумбар.
Парминагал закрылся кружкой и трясся от смеха. Будь даже Эрлик не суровым и мрачным божеством, а благодушным слезливым старцем, и то красная, толстая, пышущая здоровьем физиономия царедворца не ввела бы его в заблуждение.
— Одинокий и всеми забытый, — печально вещал самый несчастный из Эрликовых рабов, — я плачу, сидя в грязном трактире, весь в пепле и дерьме, как обгаженный воронами орел…
— Чем от тебя воняет? — рыкнул варвар, поводя носом и отодвигаясь от старого приятеля подальше.
— Горем, мой молодой друг, чем же еще… — Стянув с себя облеванный камзол, Кумбар швырнул его на пол и с воодушевлением продолжил: — Так вот. Молю тебя, о Эрлик, укажи дорогу к жестокосердым спутникам моим, что бросили бездыханное тело мое в проклятом богами гадюшнике!
— И указал? — серьезно вопросил Парминагал.
— А как же!
Закончив рассказ, сайгад повеселел. Присосавшись к огромной кружке с красным вином, он долго и смачно булькал, пока не утолил жажду. Потом подозвал хозяина и велел принести мяса и еще вина — на всех.
— Лучше б Эрлик отослал тебя обратно в Аграпур, — пробурчал Конан.
— Ты же сам просил меня сопровождать тебя! О-о-о, варвар… — Кумбар укоризненно покачал головой. — О-о-о…
— Не просил. — Киммериец схватил огромный кусок говядины с блюда и вцепился в него крепкими белыми зубами. — Я б скорее отправился в путь с ядовитой змеей за пазухой, чем с жирным трусливым кабаном…
— Я не кабан, — отказался сайгад.
— Кабан…
— Не кабан…
От смеха у Парминагал а выступили слезы на глазах. С одной стороны, он был полностью согласен с варваром, что Кумбар как раз таки кабан, но с другой стороны, спорить о том считал занятием, пристойным разве что для мальчишек.
— А ты… Ты… Киммерийский бык! — выпалил оскорбленный сайгад и повернулся к спутникам спиной.
— Ну и что? — На удивление невозмутимый, Конан уплетал мясо, низко склонив голову над блюдом, так что концы его длинных волос то и дело опускались в жир.
— Ха! Ха! Ха! — саркастически сказал Кумбар.
В синих глазах варвара сверкнул злой огонек. Шаман поспешил исправить положение, опасаясь драки.
— А не пора ли нам в путь, друзья? — бодро вопросил он, водружая на стол пустую бутыль.
— Давно пора, — кивнул сайгад. — Да, Конан?
Но если обида Кумбара была скоротечна, то киммериец, памятуя обо всех прегрешениях старого приятеля, более ничего ему прощать не собирался.
— Убирайся в Аграпур, — злобно буркнул он в ответ.
Парминагал вздохнул. Да, примирить его новых знакомых оказалось делом непростым. Он открыл рот, намереваясь произнести нечто вроде стольной речи, но тут царедворец, пораженный в самое большое сердце свое жестокими словами варвара, всполошенно запричитал.
— Как это? Как это? Почему это в Аграпур? Не хочу!
— Р-р-р…
— Да почему же в Аграпур? В «Бламантине» говорится: «Не возвращайся туда, откуда только ушел…» А ты говоришь, в Аграпур!
— Г-р-р-р…
— А еще в «Бламантине» говорится: «Чти спутника своего, как себя самого чтишь»!
Варвар медленно распрямил плечи, устремил опасно безучастный взгляд на сайгада.
— Смотри-ка, Конан! — обрадовался вдруг шаман. — Тот козел!
Теперь он мог быть спокоен. Ссоры между старыми друзьями не будет, ибо для сурового киммерийца появился другой объект для вымещения раздражения: почесывая бородищу, в кабак вошел козел, который в таверне Хаддуллы призывал на голову опального наследника гнев толпы.
Расквашенный нос ублюдка был так красен, что мог бы освещать улицу в темное время — вместо фонаря; одна рука висела на белой шелковой перевязи, другая нервно подергивалась; вдобавок ко всему козел еще и прихрамывал на левую ногу, а правую, ставя на пол, неестественно выворачивал. Все эти признаки вчерашней драки друзья отметили с искренним удовлетворением.
Козел их не заметил. Вихляя бедрами, он прошел к столу, за которым сидели солдаты, и, похлопав одного по плечу, радостно заблеял. Парень посмотрел на него удивленно, потом перевел взгляд на товарищей и снова на козла. Через мгновение наглец уже летел обратно к двери, отчаянно визжа и суча ногами.
Настроение Конана моментально исправилось. Он закинул голову и захохотал. А в следующий миг смеялись уже все — и шаман, и сайгад, и солдаты, и два новых посетителя, и даже сам хозяин.
Приземлившись, козел полежал немного молча, видимо, соображая, что с ним такое произошло, потом вскочил и, потрясая кулачком здоровой руки, кинулся к обидчику.
— Я — Камаль! Я — Камаль! — заверещал он так пронзительно, что у Конана заложило уши. — Как посмел ты, червь, ударить в мое лицо!
— Иди ты… к Нергалу со своим лицом… — ощетинился солдат.
— Уа-а-ау! — В злобе козел не смог найти подходящих этому случаю слов и вздумал просто орать как недорезанный. Слюна брызгала с его губ прямо на куртку парня, который снова посмотрел на товарищей, как бы испрашивая совета — что делать с таким ублюдком? — потом без размаха ткнул прилипалу в глаз вторично.
Под громовой хохот всех присутствующих козел совершил еще один полет к двери. Парминагал, за нынешний день навеселившийся, наверное, на всю жизнь, вдруг дернул Конана за рукав.
— Я же говорил тебе, этот недоумок служит у моего венценосного дядьки! За два удара по его гнусной роже солдат головы лишится!
