Александр Бушков - Нечаянный король
Не было ни темноты, ни света. Непонятно, как это могло получаться, но именно так и обстояло – мир без темноты и света, без теней, отчетливо различимый далеко вперед и в стороны, клубившийся трухлявыми облаками древесной крошки…
Сон? Или явь? Непонятно. Кажется, кто-то крадется следом. И это плохо, это тревожно, это страшно. Сварог несколько раз оглядывался, ясно видел оставленный им в этом переплетении туннель, но всякий раз нечто ухитрялось стремительно отпрянуть за ближайшую доску. А ведь оно было там, было, за ним кто-то крался с самыми что ни на есть дурными намерениями, не приближаясь отнюдь не из страха, а скорее уж из желания как следует помучить, подленько натешиться страхом и неизвестностью.
Отчего-то, подчиняясь тем же неведомым правилам, он не мог не только остановиться, задержаться, но и повернуть назад. Брел, как автомат, проламывая грудью, плечами, лицом гнилые доски. Чересчур реально для сна…
Что-то мелькнуло справа и слева, шевеление, проворные тени перебегают меж досками, сжимая кольцо, дышать все тяжелее, горло забито древесной трухой, пахнущей незнакомо и неприятно, перед глазами стоит пелена, скоро ничего уже не будет видно…
Он пытался бороться, вырваться из этого наваждения – все равно, наяву оно или в кошмаре. Пытался остановиться, а то и повернуть назад, на миг ощутив себя свободным, рванулся наугад, кажется, даже не в сторону, а куда-то вниз, пытаясь проломить всей тяжестью тела то, что под ногами… а что у него под ногами? Почему он не видит, что у него под ногами?
Мгновенный спазм, ощущение падения.
Он вырвался из кошмара – и, кажется, только для того, чтобы тут же попасть в другой.
Он лежал в собственной постели лицом вверх, на ворохе скомканных простыней, мокрехонький от пота, с колотящимся сердцем. В спальне стоял непонятный полумрак – мутновато-синий, придававший знакомым предметам и мебели незнакомые очертания. В горле стоял ком, глаза резало. Синеватый полумрак – никогда ничего подобного в замке не случалось – пронизывали струи более темного тумана, колыхавшиеся лениво и словно бы осмысленно, ширившиеся, распространявшиеся так, словно поставили задачей захватить все пространство… а ведь это уже не сон, никакой не сон, хотя вокруг и творится дикая чертовня!
Визг, тявканье, уханье, дикий вой в дверях спальни! Что-то тяжелое, темное спрыгнуло с его груди, скребнув по животу и бокам чем-то острым, твердым – когти? – кинулось к двери, туда, где катался огромный клубок, шипя, воя, издавая вовсе уж невыносимые для слуха звуки, не похожие ни на что прежде слышанное. И Сварог отчего-то знал совершенно точно, что на сей раз ему не чудится, что он бодрствует, и все это происходит с ним в доподлинной реальности.
Он спрыгнул с постели, побуждаемый смутными инстинктами, звавшими в бой. При этом со всего маху наступил обеими ногами на хвост Акбару, но пес, вместо того, чтобы вскинуться с недовольным рявканьем, так и лежал, как лежал, и его тяжелое дыхание что-то не походило на привычное, сонное…
Сварог протянул руку к топору – и случилось нечто необычное, прежде никогда не случавшееся. Древко уплыло у него из рук, отодвинулось от готовых сомкнуться пальцев. Доран-ан-Тег, будто обретя собственные побуждения и планы, крутнулся, завертелся, по косой линии проплыл над кроватью, к стене, – Сварог едва успел отскочить, – и взмыл под потолок.
Барахтавшийся клубок распался на несколько темных фигур, одна, самая маленькая, осталась лежать неподвижно, а остальные, кажется, четыре, скрюченные, какие-то неправильные, не такие, шустро рванулись в коридор, скрылись из глаз.
Сам толком не понимая, что делает, Сварог рванул следом, выхватив на бегу из ножен любимый меч – из синеватой толладской стали, с обтянутой сильванской акульей кожей рукоятью. Мягко шлепнулись на пол кожаные ножны. Его обогнало что-то круглое, туманное, свистящее – и от дубовой двери спальни брызнули щепки, дверь разлетелась на куски.
Сварог выскочил в коридор – по-прежнему освещенный привычными лампами, золотистыми шарами. Под ближайшим шаром, рядом с мягким диванчиком, лежал лакей: вытянувшись, нелепо отбросив руку, с закрытыми глазами, вроде бы живой…
Вспомнив кое-какие бытовые мелочи, что есть мочи заорал:
– Свет!!!
Моментально вспыхнули все лампы и люстры, замок оказался залит светом, словно в день большого приема. По широкому коридору что есть мочи улепетывали четыре скрюченных фигуры, в росте почти не уступавшие взрослому человеку, кривоногие, с шишковатыми головами, покрытые то ли темной клочкастой шерстью, то ли обрывками ветхого тряпья. Передняя далеко опередила остальных, то неслась на двух ногах, то по-обезьяньи припадала на четыре, три остальных отставали – они хромали, шипя и повизгивая, оставляя на светлом полу пятна зеленой жидкости, а у замыкающей зеленая кровь прямо-таки била над левым плечом буйным фонтанчиком. Должно быть, именно этой твари в непонятной схватке досталось сильнее всех. Она вдруг поскользнулась на ровном месте, с трудом поднялась, закултыхала вдогонку своим, издавая пронзительные вопли страха и боли…
Сварог в нерассуждающем азарте несся следом – голый и растрепанный, в одних модных трусах, черных с белыми корабликами. Уже ясно было, что это не сон, бок и локоть не на шутку саднило – это он порезался острыми обломками двери, – босые ноги ощущали пушистость ковра, теплые неровности мозаики, все вокруг было доподлинной реальностью, с той четкостью и многообразием ощущений, что невозможна в самом подробном сне…
Еще одна распластавшаяся на полу фигура – Макред, ага, а подальше второй лакей, и оба не похожи на трупы… Сварог наддал еще, но никак не мог сократить расстояния до этих дьявольски проворных тварей.
Коридор кончился, и вся четверка, гремя когтями, скользя по мозаике, свернула вправо, клубками покатилась по широкой лестнице на первый этаж…
Оттолкнувшись свободной рукой от мраморных перил, Сварог прыгнул через пролет, больно стукнулся пятками. Но и этот лихой прыжок расстояния не сократил. Подвывая и лопоча, то и дело брызгая зеленой кровью, неведомые твари неслись прямехонько к высоченному старинному зеркалу, фамильной гордости, овалу от пола до потолка, заключенному в затейливую золоченую раму.
С зеркалом происходило что-то странное. Отражать-то оно отражало, но вместо стекла был словно бы слой горячего воздуха, отчего все видневшееся в зеркале колыхалось и дергалось, то и дело причудливо изламываясь, до полной неузнаваемости, а временами там сверкали тусклые вспышки, размазанные, мутные, видимые словно через толстый слой воды… Овальный кусок пространства, четко ограниченный вычурной рамой, казался разверзшимся проемом.
