Звезда Авроры - Эми Кауфман
Ну раз они у тебя есть, так не прячь их.
Даже в такой час в ангарах кипит жизнь. С моего полуэтажа я вижу, как разгружают тяжелое грузовое судно из трасканского сектора. Здоровенный корабль висит у бокового выступа станции, и корпус его потрепан миллиардами оставшихся за кормой километров.
Вокруг него гулким металлическим роем вьются автоматы-грузчики.
Я оборачиваюсь снова к лейтенанту. Улыбку на одно деление шире.
– Ну всего-то на час, Лекс, – прошу я.
Второй лейтенант Лексингтон приподнимает темную бровь:
– Вы, быть может, хотели сказать: «Всего-то на час, мэм», кадет Джонс?
Ой. Перегнул.
– Так точно, мэм! – Я отдаю честь как можно четче. – Виноват, мэм!
– Тебе все-таки поспать бы? – вздыхает она.
– Не могу заснуть, мэм.
– Переживаешь насчет завтрашнего Набора? – Она встряхивает головой, улыбается – наконец-то. – Ты в своей параллели первый среди Альф. Тебе-то чего волноваться?
– Просто нервозность. – Я киваю в сторону «Фантомов» в ангаре-12. Разведчики изящны, каплевидны, черны, как внешняя пустота. – Подумал, что неплохо бы ее использовать и налетать еще пару часов в Складке.
Улыбка лейтенанта гаснет.
– Не разрешаю. Кадетам не положено выходить в Складку в одиночку, Джонс.
– У меня высшая похвала от полетного инструктора. И завтра я уже полноправный легионер. Дальше четверти парсека заходить не буду.
Наклоняюсь ближе, улыбку включаю на форсаж.
– Я же не стану вам врать, мэм?
Медленно, очень-очень медленно она улыбается в ответ.
Ямочки, спасибо!
Через десять минут я сижу в кабине «Фантома». Двигатели разогреваются, системы ангара загружают мой корабль в пусковую трубу, и я c беззвучным ревом вылетаю в черноту. За защитными экранами мерцают звезды. Пустота тянется вширь, в вечность. Станция «Аврора» озаряет темноту у меня за спиной, быстрые крейсеры и неуклюжие линкоры зачалены в ее ангарах или прорезают окружающую тьму. Я меняю курс, чувствую приступ головокружения при отключении гравитации, и за оболочкой станции оно сменяется ощущением невесомости. Впереди, примерно в пяти тысячах километров от носа станции, высятся ворота Складки. Здоровенные, шестиугольные. Опоры их мигают в темноте зеленым. Внутри видно дрожащее поле, истыканное яркими точками света.
В наушниках треск:
– «Фантом-151», говорит диспетчер Авроры. Вход в Складку разрешаю, прием.
– Аврора, вас понял.
Жму на двигатели, при ускорении меня вдавливает в противоперегрузочное кресло. Автопилот берет на себя управление, и огни ворот Складки пылают ярче солнца. Я беззвучно погружаюсь в бесконечное бесцветное небо.
Меня ждут миллиарды звезд. Складка широко открывается, проглатывает меня целиком, и в этот момент я не слышу ни рева своих двигателей, ни звона навкома. Стихает тревога перед завтрашним Набором и воспоминания об отце.
На краткую секунду все сменяется тишиной Млечного Пути.
И ничего не слышно.
• • • • •И ничего не слышно.
Когда мне удается, игнорируя тревожные сигналы скафандра, открыть криомодуль, ползущий по затылку водяной ком достигает ушей. Я изо всех сил трясу головой, но при нулевой гравитации жидкость обволакивает кожу, здоровенной каплей студня заливает левый глаз, наполовину меня ослепляя. Изо всех сил стараясь не ругаться, срываю печати криомодуля и рывком распахиваю дверцу.
Здесь, в Складке, спектр монохромный, все в оттенках черного и белого. Так что когда лампа криомодуля переключается на иной вид серого, я не сразу понимаю, что это за цвет, но вдруг…
Красная тревога. Стазис прерван. Модуль 7173 разбит. Красная тревога.
Мониторы мигают предупреждением, а я погружаю руки в вязкий гель, вздрогнув от пробившего скафандр холода. Понятия не имею, что будет, если вытащить девушку из криомодуля преждевременно, но оставить ее на волю Бури – это убить наверняка. А если я сейчас быстро отсюда не уберусь, со мной случится то же самое. Так что – да, дело пахнет керосином.
К счастью, корпус «Хэдфилда» разбился уже лет сто назад и в нем нет атмосферы, которая стала бы высасывать тепло из тела девушки. К несчастью, это значит, что и дышать ей нечем. Но препараты, которыми ее накачали перед заморозкой, достаточно замедлили метаболизм, и несколько минут без кислорода она выдержит.
Так что относительно неспособности дышать меня больше мое состояние беспокоит – учитывая, что вода продолжает поступать под шлем.
Девушка невесомо лежит на крышке модуля, привязанная шлангами капельниц, все еще облепленная криогелем. «Хэдфилд» снова дергается, и я рад, что не слышу, что же именно делает с корпусом Буря. Взрыв угольно-черной молнии прошивает стену совсем рядом, расплавляя металл. Вытекшая вода с каждой секундой подползает ближе ко рту.
Горстями зачерпывая вязкую массу с лица девушки, я швыряю ее через всю камеру, она шлепается на другие криомодули – их тут ряды за рядами, все заполнены тем же охлаждающим гелем, и в каждом плавает человеческая мумия.
Все мертвы. Сотни их. Тысячи.
Все до единого мертвы на этом корабле – кроме нее.
Голографический дисплей в шлеме мигает – молния расплавляет еще кусок корпуса. С бортового компьютера «Фантома» приходит сообщение:
ОПАСНОСТЬ. ИНТЕНСИВНОСТЬ БУРИ ВОЗРАСТАЕТ. РЕКОМЕНДУЮ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ДАННУЮ ЗОНУ. ПОВТОРЯЮ: РЕКОМЕНДУЮ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНУТЬ ДАННУЮ ЗОНУ.
Ага, спасибо за совет.
Надо бы девушку оставить здесь. Уверен, мне никто и слова не скажет. Какую галактику увидит она, когда проснется? Творец, да она мне спасибо скажет, если я брошу ее в Буре.
Но я оглядываю трупы в других модулях. Все эти люди неведомо сколько лет назад стартовали от Земли и залегли в спячку в ожидании новых горизонтов, а проснуться им уже не суждено. Тут я чувствую, что просто не могу бросить девушку здесь на погибель. На этом корабле хватает призраков и без того.
• • • • •Отец любил рассказывать такие истории о призраках – про Складку. Мы с сестрой на них выросли.
Поздними вечерами он сидел и рассуждал о старых временах, когда человечество только делало первые робкие шажки прочь от Терры. Вот тогда, говорил он, мы впервые и открыли пространство между пространством, где ткань вселенной сплетена несколько иначе. И поскольку мы, терране, народ очень изобретательный, мы его и назвали в честь той единственной и волшебной возможности, которую оно нам предоставило.
Складкой назвали.
Возьмите лист бумаги и представьте себе, что это целиком галактика Млечного Пути. Вопросов можно задать много, но вы мне поверьте. Да просто взгляните на эти ямочки.
Так вот. А теперь представьте, что один угол листа – это где вы сейчас. А противоположный угол – через весь-весь-весь лист – другой край галактики. Топите хоть со скоростью света – сто тысяч лет будете добираться.
Да, но что будет, если сложить лист пополам? Вот теперь углы соприкасаются, да? И тысячи столетий пути превращаются в неспешную прогулку до конца улицы. Невозможное становится возможным.
Вот это нам и позволяет делать Складка.
Штука в том, что невозможное всегда имеет свою цену.
Отец нам рассказывал про это жуткие истории. Бури, вылетающие ниоткуда и отсекающие целые секции
