Рыцарь из ниоткуда - Александр Александрович Бушков
Он зло плюнул, огляделся вокруг, подобрал симпатичный легонький камешек и осторожненько кинул его вниз, Свете в загорелую спину, целясь повыше правой лопатки, ну и попал, конечно, зря учили, что ли? Света недоумевающе покрутила головой, узрела его. Сварог изобразил лицом и фигурой немой вопрос с явственной сексуальной подоплекой. Света черкнула ладошкой по горлу, изобразив лицом и фигурой предельную загруженность работой, и вновь принялась царапать своей кисточкой, помаленьку добывая из земли тесаное бревно. Они там, внизу, обнаружили мавзолей какого-то древнеисторического вождя и сейчас как раз готовились его откупорить.
Когда-то устроители задумали его даже покруче ленинского – почетный караул так и остался рядом на века, с конями и оружием.
– На столе горела лампа, но Света не давала, – проворчал себе под нос Сварог один из Штирлицевых апокрифов, повернулся через правое плечо и побрел себе прочь к военному городку, уже как-то привычно ожидая, что вскорости опять провалится под землю и будет пинать чьи-то шарящие руки, норовя угодить по пальцам. Шагал и безмятежно напевал:
А вот они, условия,
А вот она, среда,
А в общем, для здоровия
Полезны холода…
Но он отмахал половину пути и до сих пор не провалился. Ну что ж, хоть что-то приятное в этой жизни. Он немного воспрянул душой – совсем немного, но все-таки – и шагал себе, пока не услышал за спиной быстро приближавшееся «члак-члак-члак», стук копыт по сухой земле. Тогда он остановился и обернулся.
А это старый Мэлсдорж ехал на монгольской, ясное дело, лошадке, крохотной и лохматой, но выносливой и проворной, как черт. Сварог очень любил на них ездить и очень хотел бы увезти такую домой, да ведь не было дома…
Старый знакомый узнал старого знакомого, дружелюбно оскалился, отчего его косенькие глазки совсем было закрылись. И они не спеша двинулись дальше бок о бок – Сварог размашисто шагал, и лошадь шла шагом. Все трое молчали – люди просто так, а лошадь согласно естеству.
– Ты еще имя не поменял? – спросил Сварог.
– Не стоит. Дурная примета, говорят.
Имя у Мэлсдоржа было отнюдь не монгольское, как могло бы показаться несведущему. Монгольским было только традиционное окончание мужского имени «дорж», а «мэлс» означало – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Была такая мода когда-то.
– Уходите? – спросил в свою очередь старый знакомый Мэлсдорж.
– Похоже, – сказал Сварог.
– Куда? – из вежливости спросил Мэлсдорж.
– На муда, – проинформировал Сварог.
– Далеко, однако, насяльник… – оскалился старик, знавший русский не хуже Сварога.
– А вас китайцы сглотнут. Звездой гавкнете.
– Выкрутимся, – сказал Мэлсдорж. – И будем Великая Монголия.
Он был большой великомонгольский националист, но как-то скорее теоретически. Или ностальгически, что вернее.
– Для великой Монголии нужен Чингиз, – сказал Сварог. – А где вы Чингиза возьмете? Гуррагча не потянет.
– Тоже верно, – согласился Мэлсдорж. – Никак не потянет.
И они опять молчали. Сварогу полегчало на душе, он знал, что при свидетеле ни за что не провалится.
– Я мимо ехал – копают, – сказал Мэлсдорж, махнув плеткой за спину, в сторону раскопа. – Скоро совсем выкопают. Плохо.
– Почему?
– Таким лучше лежать внизу. Беспокойные. Раскопаешь такого – хлопот не оберешься. Думаешь, они совсем мертвые? Да нет…
– Херня, – сказал Сварог.
– Сам ты херня. Помнишь, где мой сын воевал? У вас на фронте. А почему у вас получилась война с соседями? Забыл? Потому что за пару недель до того Тимурленга раскопали. Потому и никто не скажет, где лежит Чингисхан, хотя знает немало народу…
– Ну-ну, – сказал Сварог.
Мэлсдорж полез за отворот синего дэли, добыл из-за пазухи мятую пачку «Мальборо», откусил у сигареты фильтр, выплюнул. Щелкнул длинной китайской зажигалкой, пустил дым меж лошадиных ушей и спросил:
– Знаешь, кто на свете самые умные? Пастухи. Как я.
– Почему?
– У пастухов больше всего времени, чтобы думать. Голова свободная, а времени для мыслей много. Темучин, между прочим, тоже когда-то стада пас…
– Интересная версия, – сказал Сварог. – Слушай, а что там за хан?
Какой-нибудь Чингизов племянничек?
– Это не наш, – сказал Мэлсдорж. – Они гораздо раньше нас жили.
Светлобородые. Очень, очень давно. Когда здесь еще текли могучие реки.
Беспокойный каган, не улежит, будет таскать живых…
Сварог невольно вздрогнул. И спросил:
– А как народ назывался?
– Светлобородые, – сказал Мэлсдорж. – И все. Имена забываются.
Народов было несметное множество, и часто они уносят с собой свои имена…
– Вот именно, – отрешенно поддакнул Сварог. – Уж сколько их сорвалось в эту бездну, разверстую вдали. Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли…
Он не любил выходить из образа тупого майора. Но с Мэлсдоржем было можно.
– Хорошая песня, – сказал Мэлсдорж. – Сам сочинил?
– Да нет…
Они опять замолчали и молчали до самой развилки, места, где Сварогу надо было сворачивать к военному городку, а Мэлсдоржу пылить вперед, в недалекий город.
– Водки выпьешь как-нибудь? – спросил Мэлсдорж. – Заходи, юрта пока на старом месте. Водки много.
– Да ну, – вяло сказал Сварог. – И так жить страшно.
– Совсем страшно?
Сварог поднял глаза. Мэлсдорж спокойно смотрел на него сверху вниз – морщинистая рожа, загадочный прищур. Весь он был как таинственный в своем всеведении бронзовый бурханчик. «Мы ж здесь чужие, – прямо-таки панически подумал Сварог, – мы все уйдем с нашими танками, котельными и радарами, и мы, и аймачные шишки с японскими телевизорами, и Гуррагча со спускаемым аппаратом. И китайцы, если придут, рано или поздно уйдут в ту же бездну. А степь и пастухи останутся, извечные, как закат».
– Нельзя смотреть в глаза, – сказал вдруг Мэлсдорж.
– Что?
– Когда за тобой бегает покойник, нельзя смотреть ему в глаза.
Насовсем уволочет.
– Ну, за мной-то покойники не бегают… – слабо усмехнулся Сварог.
– А кто за тобой бегает, живые, что ли?
Сварог дернулся и встал посередине дороги. Он припомнил все слухи, создавшие Мэлсдоржу шаманскую славу, – и японский магнитофон, за который жена прапорщика Швыдко вроде бы обеспечила супругу полную и окончательную, колдовского происхождения трезвость на всю оставшуюся прапору жизнь. И нереально быстро сросшуюся ногу военюриста Нежного, и разные сбывшиеся предсказания. И прочие свершения, в том числе те, что, как бы это выразиться, обладали обратным знаком: у капитана Лазуткина, спьяну заехавшего Мэлсдоржу в морду, поселилась в ванной огромная кобра, видимая одному только капитану. Кобра капитана периодически кусала, да так, что он орал на весь дом (причем следов укусов не отыскивалось), потом стала гоняться за ним по всему городку, пока не достала окончательно на штабных учениях. Возможно, все дело было не в колдовстве Мэлсдоржа, а в водке. Но генералу из
