Не уставай, преследуя врага! (СИ) - СкальдЪ
На первый взгляд казалось странным, что заключенных предупреждают о тревоге. Но так мог рассуждать лишь незнакомый с нашими обычаями наблюдатель. Все объяснялось просто — арбитры давали зекам знак не дергаться, сидеть тише воды, ниже травы. А иначе наверху в диспетчерской кто-то щелкнет тумблером, и наши руки превратятся в кровавый фарш. Никто не собирался с нами церемониться. Подобное казалась вполне заурядным положением дел.
— Что-то приближается, — помимо воли признался я. Моему новому телу исполнилось четырнадцать лет, оно было худым и изможденным, с кровавыми мозолями на руках и ногах, но псайкерский дар работал. Даже странно, что я так быстро к нему привык и уже не мыслил себя без новых способностей — а ведь в прошлой жизни ничего такого у меня не было.
Давление, похожее на то, что давит на череп в самых глубоких рудниках, сдавливало мозг. Оно непрерывно пульсировало в висках и начинало меня пугать. Пугать по-настоящему, совсем не так, как угрозы туповатого Аргрима посадить «на перо». К тому же во рту появился привкус алюминия и пепла.
— Это те твари, что ты видишь в темноте? — беспокойно пошевелился Долар и металлическая кровать протестующе скрипнула. — Те, от которых у тебя кошмары?
— Похоже на то, — с первого дня мои сны заполнили ревущие тени с когтями и шипами, треск молний и злобные красные глаза. Эти виденья хорошего настроения, равно как и сил, не давали. Хуже всего был жуткий рогатый череп, глядевший из черной пустоты. Он свирепо ухмылялся, доброта в его глазах отсутствовала напрочь. Такими понятиями он просто не оперировало и считал их атавизмом. — Они идут за мной.
— Спаси нас Святая аквила! И за мной? — теперь в голосе Долара появился испуг.
— За всеми нами. Будь наготове. Скоро начнется.
— Я буду, только скажи, что надо делать.
— Береги нас и слушай мои приказы, вот и все. Понял? — на самом деле мне претил подобный командный тон, но что оставалось делать с недалеким сокамерником?
— Да.
Шум нарастал. Голоса заключенных звучали все громче, где-то снизу раздался первый крик, испуганный и ничего непонимающий. Загорелись дополнительные лампы. В их свете стали видны выбитые на центральных проходах священные аквилы и лестницы, ведущие вверх и вниз. Арбитр покинул свою будку, вертел головой по сторонам, пялился вниз и сжимал в руках тяжелый дробовик. Шлем с зеркальной лицевой пластиной не позволял видеть его лицо, но полнейшее недоумение арбитра я чувствовал прекрасно.
— Что происходит, Скелл? — из камеры снизу заорал Недзи, вцепившийся руками в койку. Его сосед Холлис так же смотрел на меня.
— Откуда мне знать? — за несколько дней в новом мире я успел сойтись с Недзи поближе. Он вывихнул себе палец, а я, сам не зная как, на каком-то интуитивном уровне, снял ему боль и вправил палец на место. Естественно, так работал мой псайкерский дар. С тех пор Недзи и три его друга стали относиться ко мне заметно теплее.
— Ты всегда все знаешь! — крик Недзи перекрывал гул сирен. — Говори, Скелл!
Недзи, Холлис, Борен и Хоб стали называть меня по имени. Остальные, если и обращались, то использовали клички, наподобие мелкий, колдун и ведьмак. То, что я не такой, как все, пугало их, а мне не добавляло популярности. Говоря откровенно, многие презирали и ненавидели меня.
— Пока ждем, что будет, — в свою очередь закричал я.
Джаред и Глоф, соседи слева, принялись ругаться, а те, кто находились справа, безумно дергали ручки кроватей, надеясь вырвать их и получить свободу хотя бы в рамках камеры. Арбитр пытался докричаться до самых буйных, приказывал успокоиться и грозился применить оружие. Паника нарастала так стремительно, что его никто не слушал.
— Во имя Трона, прекратите! Прекратите! — неожиданно завопил Долар, прижимая ладони к ушам.
Я хотел вторгнуться в разум сокамерника и насильно заставить молчать, но неожиданно замер. Слова застыли от нахлынувшей панической волны. Если бы не ситуация, я разозлился бы за себя за этот иррациональный страх и за то, что не могу его контролировать.
Крошечная камера, которую мы делили с Доларом, располагалось на сорок третьем уровне из ста пятидесяти, и отчет шел снизу, от основания.
Донесся выстрел, потом еще один, и еще. Хриплый визгливый смех резанул по ушам. Из ночи соткались кошмары. Со дна поднимались зловещие тени, закованные в тяжелые полуночно-синие доспехи, оснащенные прыжковыми ранцами и обвешанные оружием. Несмотря на свои более чем героические пропорции и размеры, они порхали, как бабочки — так мне показалось. Короткий выхлоп раскаленных газов из двух сопел ранца, рывок метров на десять вверх, прилипание к стене или железу, молниеносный осмотр и новый рывок, все выше и выше. Контраст огромных фигур с изяществом их движений выглядел сюрреалистичным, простые люди не при каких условиях не могли так двигаться. И в секундной вспышке озарения я понял, что они совсем не простые люди. Это Астартес!
Транслюдей сопровождал истеричный вой ужаса, так же поднимающийся с глубин. Эти фигуры вызывали страх на каком-то интуитивном первобытном уровне. Они были жуткой смертью во плоти. Битые жизнью каторжане чувствовали подобные вещи прекрасно.
Дробовик арбитра успел лихорадочно выстрелить два раза, прежде чем одна из фигур рванулась вперед и убила человека, чиркнув изогнутым ножом по горлу. Кровь ударила фонтаном, арбитр захрипел и упал вниз, сброшенный через ограждение могучей рукой. Меня впечатлила даже не та необъяснимая легкость, с которой убили сильного и облаченного в доспехи мужчину, а волна сожаления, нахлынувшая от убийцы. Тот, свирепый и безжалостный, искренне сожалел, что ему не дали насладиться чужой болью. Он отнял жизнь просто проходя мимо и был крайне раздражен данным фактом. От свирепой ауры смерти меня отбросило назад, буквально заставив вжаться в кровать.
Тот, кто прирезал арбитра, остановился, зацепившись за выступающий фронтон, торчащий меж двух камер. Он покачивался там, словно летучая мышь, хищно и не по-человечески изящно. Донеслась непередаваемая волна запаха, в которой в единый коктейль смешались кровь, оружейная смазка, какие-то благовонные масла и смрад разложения.
Я всхлипнул, когда кроваво-красный взгляд крылатого шлема скользнул по моему лицу. Казалось, монстр почуял меня и сейчас ворвется внутрь камеры, хлипкая решетка едва ли сможет задержать его хоть на секунду. На лбу выступил предательский пот, руки и ноги задрожали, живот скрутило в ледяной узел, и я едва не обмочился. Еще чуть-чуть и дикий страх толкнул бы на какое-нибудь безумство. Меня совершенно не заботило столь явное проявление собственной слабости, ибо в тот миг я по-настоящему ощутил, что же это такое, когда