Потеряв себя - Анатолий Новиков
— Я чувствовала жажду крови от твоей ауры, когда ты говорил с их лидером.
— Что ты можешь еще чувствовать?
— Я чувствую всё, что может отразить твоя аура. Страх, грусть, радость, тоску и даже желание убить. Грустные эмоции обычно отражаются голубым цветом, веселые желтым, а агрессивные красным.
— Каким цветом была моя аура, когда я сидел в своей комнате и грустил из-за Хани?
— Грустил? Я бы не назвала это просто грустью. Твоя аура была темно-синего цвета и почти переходила в черный. Не часто я такое видела.
— А какой цвет жажды убийства?
— Это багровый цвет, который так же словно перетекает в черный.
— Получается сильные эмоции смешиваются с черным?
— Нет. Сильная радость светит ярко желтым и смешивается с белым. Я помню только один раз, когда ты испытал такую эмоцию.
— День, когда я получил письмо от Хани?
— Ага…
— Спасибо что рассказала об ауре. Но ты так и не ответила, чем ты занималась, до нашей первой встречи во сне.
— Пока что я была с тобой, то я просто наблюдала за тобой и размышляла обо всяком. Старалась с тобой связаться, но всё было напрасно, до того момента во сне. А сегодня на удивление я смогла тебе ответить, когда ты меня позвал.
— Тебе небось грустно быть рядом с кем-то, оставаясь одновременно в одиночестве.
— Это правда грустно. Но я привыкла и рада что могу с тобой погулять по миру!
— Подожди, ты постоянно за мной наблюдаешь?
— Да, я всегда же рядом.
— То есть, ты видишь, как я моюсь и…
— Не важно!
— Нет, важно! Я хочу знать, ты подглядывала?
— Как будто это имеет значение.
— Еще как имеет!
— Да ладно тебе, я всего лишь призрак.
— Но тем не менее, мне теперь будет не комфортно принимать ванну и ходить в туалет, зная, что ты смотришь.
— А если бы ты был призраком, ты бы не подглядывал за девушками?
— Это… Это другое! Ты же ребёнок.
— Ты забываешь, что мне больше лет чем тебе.
— Давай договоримся, ты не будешь за мной подглядывать.
— Хорошо, я честно больше не буду!
— Так значит, ты подглядывала? Вот ты и попалась!
— Что? Нет, я такого не говорила! Но обещаю не подглядывать.
— Очень надеюсь, что ты сдержишь своё обещание.
— Но не забудь про своё обещание защитить меня.
— Конечно, я помню. Я не разбрасываюсь обещаниями.
Уфир продолжал осматривать библиотеку, вглядываясь в каждый угол, ища что-то, что привлекло бы его внимание. И вот, его взгляд упал на старый каменный стол, покрытый пылью и обломками старых свитков папируса. Уфир снял со стены факел и поджег его. Поднеся факел к столу, он начал бережно убирать пыль, разглядывая обломки и сохраненные фрагменты древних текстов. "Опять ничего," — подумал он и ударил по столу. Камень оказался не таким крепким, и с боков отпало пару камней, когда вдруг его сердце забилось сильнее, заметив свечение, исходящее изнутри стола. Раскопав стенку стола, он достал манускрипт, покрытый таинственными символами и рисунками.
— Уфир, у меня очень странное чувство от этой штуки.
— Похоже мы нашли то, что искали.
— Я чувствую ару, полную черного оттенка.
Трепетно, словно касаясь святыни, Уфир взял в руки манускрипт и начал внимательно изучать его содержимое. Смахнув пыль с пергамента, он осознал, что держит в руках предмет, способный изменить жизни миллионов людей. Открыв книгу на случайной странице, странные символы и непонятные тексты на латыни захватили его внимание. "Что это за язык?" — поинтересовалась Эстер. "Это латынь. Говорят, это язык мертвых" — ответил он. Перелистывая страницу за страницей, он обнаружил рисунок звезды в круге.
— Пентаграмма? — спросила Эстер.
— Да. От куда ты знаешь, что это?
— Такую штуку рисовали священники, перед тем как убить меня.
— Не понимаю, почему священники рисуют символ, принадлежавший демонам?
Уфир вдруг ощутил, как тяжелый груз ложится на его плечи, словно невидимые оковы, стесняющие его движения и душу. Религиозные учения, которым его учили с самого детства, казались теперь лишь тенью, покрывающей истины его собственного восприятия. Он ощущал, что был обманут, обманут теми, кто должен был быть его наставниками и проводниками в мире духовных познаний.
"Что такое эта вера, если она строится на ложных обещаниях и запретах?" — думал Уфир, приходя к выводу, что его убеждения были лишь внушены ему, а не обретены самостоятельно. Он ощущал, как доверие к религии, которой он служил и верил, постепенно угасало, словно давно затухший огонь.
Воспоминания о тех днях, когда он с пылом исполнял религиозные обряды и молился, теперь казались ему пустыми и лицемерными. Каждое слово, каждый обряд прозвучали для него как пустой звук, лишенный смысла и искренности.
Уфир понял, что вера должна приходить изнутри, из сердца, а не быть насажденной извне. Он почувствовал, что свобода от оков догм и убеждений дает ему возможность по-настоящему познать самого себя и окружающий мир, не ограничиваясь рамками чужих установок и предписаний.
Вспоминая свою жизнь, его сердце наполнялось болью. Как только Эстер подумала о священниках, она произнесла: "Ненавижу их всех!". Душа Уфира будто делилось между двумя людьми и испытывала одновременно боль, отчаяние, ненависть и желание мести. Его рука засветилась и начала покрываться электричеством, которое шло от самого сердца к манускрипту, пропитывая каждую страницу. Внезапно свечение книги стало ярче, и оно начало заполнять всю комнату. Мысли начали испаряться. Вихрь света окутал его, и он ощутил, как погружается в поток времени и пространства.
С громким свистом, медленно теряя контроль над телом, Уфир словно переносился сквозь само понятие бытия, попадая в неизвестный ему мир. Когда вихрь затух и свет исчез, он обнаружил себя в ужасном месте. Перед Уфиром предстала картина места, полного пламени, огня и горящих углей. Вокруг него тянулись безбрежные осиплые равнины, залитые красноватым светом, словно все было погружено в огненную мглу. Лавовые реки извивались по этому пустынному пейзажу, извергая пылающие фонтаны и осыпаясь злой
