Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка
Может, именно поэтому Робин ему и помог? Инстинктивное сочувствие?
Только сейчас он начал взвешивать последствия своих действий. Он что-то украл из университета. Может, это было испытание? Оксфорд славился странными ритуалами. Робин справился или провалил испытание? Или утром в дверь постучат констебли и попросят его уехать?
«Но меня не могут отослать, – думал он. – Ведь я только что приехал». Внезапно все удовольствия Оксфорда – теплая постель, запах новых книг и новая одежда – стали такими незначительными, он сжался от напряжения, потому что теперь думал лишь о том, как скоро всего этого лишится. Он ворочался на пропитанных по́том простынях, воображая все новые подробности предстоящего утра – как констебли вытащат его из постели, свяжут ему руки и потащат в тюрьму, а профессор Ловелл сурово попросит Робина никогда больше не приближаться к нему и миссис Пайпер.
В конце концов от истощения его сморил сон. Робин проснулся от настойчивого стука в дверь.
– Чем ты там занят? – спросил Рами. – Ты что, еще даже не умылся?
Робин непонимающе заморгал.
– Что происходит?
– Утро понедельника, придурок. – Рами уже был в черной мантии, а в руке держал шляпу. – Мы должны быть в башне через двадцать минут.
Они успели вовремя, хотя и с трудом, почти бегом пересекли зеленую лужайку перед институтом, и когда в девять утра прозвенел колокол, их мантии еще развевались на ветру.
На лужайке их ожидали два тощих юнца – видимо, вторая половина их курса. Один был белый, другой – чернокожий.
– День добрый, – прощебетал белый, когда они приблизились. – Вы опоздали.
Робин смотрел разинув рот и пытался восстановить дыхание.
– Вы девушки!
Он был потрясен. Робин и Рами выросли в полной изоляции, вдалеке от девушек своего возраста. Женский пол существовал только в теории, в романах и мимолетных взглядах на улице. Лучшее описание женщин Робин прочитал в трактате миссис Сары Эллис[24], где девушки назывались «нежными, мягкими, деликатными и приветливыми». Для Робина девушки были загадочными существами, обладающими если не богатой внутренней жизнью, то некими качествами, превращающими их в потусторонних, непостижимых людей не от мира сего.
– Простите… Я хотел сказать, здравствуйте, – выдавил он. – Я не хотел… В общем, ладно.
Рами не так стеснялся.
– Почему вы девушки?
Белая девушка окинула его испепеляющим презрительным взглядом, хотя вместо Рами съежился Робин.
– Ну, – протянула она, – полагаю, мы решили быть девушками, потому что мальчикам достаточно половины мозга.
– Университет попросил нас так одеться, чтобы не смущать и не расстраивать юных джентльменов, – объяснила чернокожая девушка. Она говорила на английском со слабым акцентом, похожим на французский, хотя Робин не был уверен. Она приподняла ногу в таких идеально отутюженных брюках, как будто их купили только вчера. – Не все факультеты такие либеральные, как Институт перевода.
– А это неудобно? – спросил Робин, храбро пытаясь доказать отсутствие предрассудков. – В смысле, носить брюки?
– Очень даже удобно, учитывая, что у нас по две ноги и нет хвостов. – Она протянула ему руку. – Виктуар Деграв.
Робин пожал руку.
– Робин Свифт.
Она выгнула брови.
– Свифт? Но ты ведь не…
– Летиция Прайс, – прервала ее белая девушка. – Летти, если угодно. А как тебя зовут?
– Рамиз. – Рами неуверенно протянул руку, словно не знал, стоит ли дотрагиваться до девушек. Летти решила за него и пожала ему руку. Рами смущенно вздрогнул. – Рамиз Мирза. Для друзей Рами.
– Привет, Рамиз. – Летти посмотрела по сторонам. – Значит, похоже, все здесь.
Виктуар вздохнула:
– Ce sont des idiots, – сказала она Летти.
– Je suis tout à fait d’accord[25], – пробормотала Летти в ответ.
И обе захихикали. Робин не знал французского, но понял, что о них сказали гадость, и нашел это отвратительным.
– Вот вы где.
От дальнейшго обмена любезностями их спас высокий и худощавый чернокожий джентльмен, который пожал им руки и представился как Энтони Риббен, аспирант, специализирующийся на французском, испанском и немецком.
– Мой опекун считал себя поэтом-романтиком, – объяснил он. – Он надеялся, что я унаследую его страсть к поэзии, но когда стало очевидным, что у меня еще и талант к языкам, отправил меня сюда.
Он многозначительно умолк, ожидая, что они расскажут о своих языках.
– Урду, арабский и персидский, – сказал Рами.
– Французский и креольский, – сказала Виктуар. – В смысле, гаитянский креольский, если это считается.
– Считается, – бодро отозвался Энтони.
– Французский и немецкий, – сообщила Летти.
– Китайский, – сказал Робин, почему-то чувствуя себя не в своей тарелке. – А еще латынь и греческий.
– Ну, мы все знаем латынь и греческий, – заметила Летти. – Это ведь обязательное требование для поступления.
Щеки Робина заполыхали: он этого не знал.
Энтони это явно понравилось.
– Отличная космополитичная группа, верно? Добро пожаловать в Оксфорд! И как вам здесь?
– Замечательно, – ответила Виктуар. – Хотя… Даже не знаю, здесь странно. Как будто не по-настоящему. Такое чувство, словно я в театре и все не дождусь, когда опустится занавес.
– Это ощущение не пройдет. – Энтони пошел к башне, поманив их за собой. – В особенности когда вы войдете в эти двери. Меня попросили до одиннадцати часов показать вам институт, а потом я оставлю вас с профессором Плейфером. Вы впервые здесь?
Они посмотрели на башню. Внушительное восьмиэтажное здание из сверкающего белого камня, построенное в неоклассическом стиле, украшали декоративные колонны и высокие витражные окна. Оно доминировало на Хай-стрит, по сравнению с ним находящиеся по соседству библиотека Рэдклиффа и университетская церковь Святой Девы Марии выглядели довольно жалко. За выходные Рами и Робин проходили мимо него бесчисленное количество раз, восхищаясь им, но всегда издалека. Они не осмеливались подойти. Тогда еще нет.
– Великолепно, правда? – довольно вздохнул Энтони. – К этому зрелищу невозможно привыкнуть. Добро пожаловать в ваш дом на следующие четыре года, верите ли вы этому или нет. Мы называем это место Вавилоном.
– Вавилон… – повторил Робин. – Поэтому нас…
– Поэтому нас называют балаболами?[26] – Энтони кивнул. – Эта шутка стара как мир. Но каждый сентябрь какой-нибудь первокурсник Биллиола думает, что придумал ее впервые, и мы обречены терпеть это дурацкое прозвище уже несколько десятилетий.
Он стремительно шагнул на ступени. На камне перед дверью была высечена сине-золотая печать – герб Оксфордского университета. «Dominus illuminatio mea», – гласила надпись на нем. «Господь – свет мой». Как только нога Энтони коснулась печати, тяжелая деревянная дверь распахнулась сама собой, открыв залитое золотистым светом ламп внутреннее пространство с лестницами, суетящимися студентами в темных мантиях и бесчисленными книгами.
От потрясения Робин остановился. Из всех чудес Оксфорда Вавилон казался самым немыслимым – башня вне времени, видение из грез. Окна с витражами, высокий, внушительный купол – все это как будто забрали с картины, висящей в столовой профессора Ловелла, и перенесли на унылую серую улицу. Свечение в средневековом манускрипте, дверь в сказочную страну. Казалось невероятным, что они будут приходить сюда каждый день на учебу, что у них вообще есть право сюда входить.
И все же Вавилон был прямо перед ними и ждал.
Энтони поманил их с сияющей улыбкой.
– Ну же, входите.
– Бюро переводов всегда были незаменимыми инструментами великих цивилизаций, даже их центрами. В 1527 году Карл V Испанский создал Секретариат переводчиков, сотрудники которого жонглировали более чем десятком языков для управления разными территориями его империи. Королевский институт перевода был основан в Лондоне в начале семнадцатого века, хотя в свой нынешний дом в Оксфорде он переехал только в 1715 году, после окончания войны за испанское наследство, после чего британцы благоразумно решили, что стоит обу- чать молодых людей языкам колоний, которые испанцы только что потеряли. Да, все это я выучил наизусть, и нет, я этого не писал, но провожу эту экскурсию с первого курса благодаря своему личному обаянию, так что у меня неплохо получается. Проходите сюда, через вестибюль.
