Александр Прозоров - Храм океанов
Может быть, поэтому даже боги, способные смотреть на мир не только глазами птицы, но любого иного живого существа, все же предпочитают подползать к нужному месту сами, а не обходиться чужим взором.
— Жалко, огня разводить не умею, — снова посетовал Шеньшун, на этот раз вслух. — Раз выхода отсюда не нашел, мог птичку хотя бы зажарить да наесться. Если выберусь, обязательно огневыми камнями пользоваться научусь!
Без огня пришлось обходиться грибами и ягодами, благо черника возле места катастрофы успела поспеть в необъятных количествах. Только ешь, не ленись, да сыроежками с боровиками закусывай. Плотно набив живот, страж не без труда протиснулся между еловыми прутьями, каждое в руку толщиной, к своему повелителю и вытянулся рядом. Здесь было хорошо. Крона прикрывала от солнца, спасая от ожогов, зато теплый воздух свободно гулял из стороны в сторону, медленно и равномерно прогревая тело бога. Теперь нуару оставалось только ждать.
Шеньшун закрыл глаза и, благодаря бессонной ночи, мгновенно провалился в полное небытие.
Глава восьмая
Изготовление обуви, как известно, никакой сложности не представляет. Берется шкурка среднего крокодила, режется пополам, чтобы получились куски примерно локоть на полтора, после чего нога ставится посередине, а края загибаются наверх: сперва передний на ступню, потом задний, потом, с аккуратным закладыванием изгибов — боковые. Верх ровно обводится угольком, выпирающие наружу складки — тоже. Потом по этим линиям лишняя кожа срезается, из обрезков делаются шнурки: короткими кожа сшивается через дырки в местах складок, длинные же вдеваются спереди, чтобы завязывать, когда сапоги снимаются или надеваются. Вот и все, полдня неспешной работы. А инструменты для нее всегда под рукой: холодный уголек Сахун прихватил от очага на кухне, резак сделал на берегу, расколов подходящий камень.
За три года чистки ручьев и проток паренек научился отлично разбираться в камнях: он хорошо знал, как плотно укладывать булыжники, чтобы они и сами не осыпались, и берега удерживали, он навострился ворочать валуны намного больше себя весом, прикладывая силу к тем местам, в которых они наименее устойчивы, мог издалека метнуть камень точно туда, где ему нужно лежать, или наскоро обколоть одним другой, придавая удобную форму. Он знал, при соударении каких пород высекаются яркие искры, какие легко крошатся, какие при ломке дают острые грани, а какие — не поддаются вообще никакой обработке, хотя многие рабы из любопытства и пытаются их перетереть или растрескать.
Сахун так набил себе руку, что даже не сберегал на будущее наиболее удобные резаки. Подобрал камень, расколол, раскроил кожу получившимся лезвием[3] — выбросил. Голышей вокруг навалом. Коли опять понадобится что-то порезать — всегда можно отколоть другой резец.
С туникой обычно дело обстояло еще проще: выбирались три куска кожи, в одном делалась посередине овальная дыра для головы и разрез на грудь с отверстиями для шнуровки. К этому куску спереди и сзади подшивались длинные полотнища, насколько богатства слуги хватало — хоть до бедер, хоть до пят, — соединялись по бокам. И все, можно носить. Однако, одевая Волерику, Сахун вдруг столкнулся с неожиданным обстоятельством. Ибо спереди форма ее тела несколько отличалась от мужской. Даже весьма сильно отличалась.
Юноша примеривался и так и этак, мучаясь от подавляемого томления и пытаясь определить правильные размеры выпуклостей, прикинуть, как воссоздать их на почти готовой одежде. Его воспитанница хихикала от щекотки или от чего-то еще, то вдруг резко отстраняясь, то неожиданно, наоборот, удерживая его руку. Ей тоже было явно не по себе от желаний, тупо игнорирующих и разум, и запреты богов, одновременно и пугающих, и приятных.
К счастью, ничего плохого так и не случилось. Молодые люди смогли себя сдержать, и Сахун в конце концов радостно хлопнул себя по лбу:
— Знаю! Знаю, что нужно делать!
Старательно вымеряв ладонями на Волерике формы ее выпуклостей, он выскочил из шатра и очень скоро вернулся с двумя голышами очень близкого размера и формы. Оставив их, юноша схватил почти готовую тунику, опять убежал, на этот раз надолго, а когда вернулся — с ворота туники часто-часто капала вода.
— Прости, кожу нужно было хорошенько размочить… — Он снова очень деловито примерился к формам воспитанницы, прикинул их местоположение на тунике, засунул камни внутрь — один рядом с другим — и, наваливаясь всем телом, стал обтягивать влажной кожей один голыш, давя обеими руками на его края. — Давай, помогай! Нам ведь две выпуклости надо. Я эту сделаю, а ты вторую обжимай.
Волерика послушалась, так же, как он, растянув кожу на втором камне, потом спросила:
— И долго так сидеть?
— Пока не высохнет… — с натугой выдохнул Сахун. — Зато потом туника форму навсегда запомнит… Если сильно не мочить, конечно же… Хотя… Хотя и поправить всегда нетрудно… Так, давай меняться. Ты эту сторону теперь будешь держать, а я твою половину вытяну. А то они сейчас разные получаются.
За этим занятием их и застал нуар гнездовья Растущего, не без удивления воззрившийся на кормителя и одетую в новые сапожки восьмую предсказательницу, что вместе навалились на разложенную на песке тунику.
— Это еще что за глупость? — спросил он. — Ты пытаешься ее одеть? Зачем?
— Но ведь в одежде удобнее, страж, — поспешно стал оправдываться Сахун, беспокоясь, что не сможет объяснить, откуда взял шкуры для этакой своевольности. — Мы ведь все ходим одетыми!
— Она сидит в шатре, раб, а не бегает по зарослям и не лазит через скалы. Она не царапается о шипы и не раздирается о камни. Она сидит в тихом и уютном шатре! Зачем ей туника?
— Ты велел нам постоянно следить за погодой, — после короткой заминки нашелся Сахун. — Ночью бывает холодно, днем жарко. В одежде легче.
— Ерунда, — небрежно отмахнулся страж богов. — Сейчас не такие холодные ночи, чтобы замерзнуть, а до осени она, может статься, и не доживет. Если не пройдет испытания, конечно. Боги к зиме сделают другую — и что? Опять тратить кожи?
Волерика тихо охнула и посерела лицом.
— Но я… — растерялся от такой жестокой прямолинейности кормитель. — Но зачем?.. Почему?
— Потому что она должна знать, — обойдя тунику, остановился перед женщиной нуар. — Она должна знать, чем рискует в момент испытания, и очень постараться его пройти. Ты понимаешь меня, восьмая? Это будет совсем не невинная беседа с повелителями. Если ты не сможешь им ответить, тебя не станет. Вообще. Вместо тебя создадут другую.
