Полумесяц и крест - Руслан Ряфатевич Агишев
Отступление 11.
Победоносцев К. П. Письма о путешествии Государя Наследника Цесаревича по России от Петербурга до Тифлиса. М, 1864. — 568 с.
'ГЛАВА IX.
День в Сухаревской крепости. Встреча Великого Князя с местным обществом. Посещение старого базара. Беседа с дервишем. Обед. Николаевская слобода. Рысистые бега и скачки. Горские кинжалы и бурка, поднесенные Великому Князю.
/-/-/-/
… Здесь было предложено останавливаться ненадолго, так как из-за соображений безопасности на том настаивал генерал Розен. По прибытию мы посетили обедню, которую служил преосвященный Нектарий. После парадного обеда и последовавшей за ним казачьей джигитовки, Великий Князь изволил посетить старый базар, о котором ему много рассказывали в Тифлисе. Длинный ряды с восточными специями, тканями и кувшинами здесь казались бесконечными. Продавцы — османы, греки, горцы, прослышав о приезде Великого Князя, кланялись и приветствовали Цесаревича. Великий Князь остановился у развала с оружием, среди коих ему особливо приглянулись горские кинжалы. Приобрел один кинжал, украшенный чеканным узором на ножнах.
На следующее утро, при выезде из городка, встретили дервиша, громко декларировавшего вирши. Великий Князь, услышав о сих святых людях рассказ, пожелал поговорить с ним. Стихотворные вирши дервиша Цесаревич счел весьма любопытными и даже записал некоторые из них в записную книжку. После Великий Князь пожелал остаться с ним наедине для приватного разговора, после коего был в странном состоянии. Немедленно принялся писать письмо Его Императорскому Величеству'.
Отступление 12.
Письмо Великого Князя Александра Николаевича Его Императорскому Величеству Николаю Павловичу от 18 июля… года. Написано собственноручно. Сухаревский городок.
'…Дорогой Папа спешу рассказать Вам об одной странной встрече, глубоко меня поразившей заставившей вспомнить тот случай с Вашим братом, покойным государем Александром Павловичем. Помните, несколько лет назад Вы рассказывали мне о том, как государь Александр I в 1803 г. встречался с провидцем вещим старцем Авелем. Оный старец тогда предсказал государю-императору, что через девять лет французские войска возьмут Москвы и сожгут ее.
Сегодня, в Сухаревском городке, что лежит на Кавказской линии, мне встретился странный человек, коего местные горцы почитают за святого человека. Его называют суфием, что отрекаются от всего мирского и все дни проводят в непрестанных молитвах мусульманскому Богу. Он привлек меня тем, что читал на русском языке очень странные и проникновенные стихи. Я никогда такого не слышал, поэтому записал их и направил тебе.
'Я — школяр в этом лучшем из миров.
Труд мой тяжек: учитель уж больно суров!
До седин я у жизни хожу в подмастерьях,
Все еще не зачислен в разряд мастеров'.
Сколько здесь глубокого смысла, дорого папа. Я даже подумать не могу, что такое услышу не от модного поэта, а от какого-то монаха. Вот еще одно четверостишие, что меня очень взволновало.
'Был ли в самом начале у мира исток?
Вот загадка, которую задал нам Бог.
Мудрецы толковали о ней, как хотели, —
Ни один разгадать ее толком не смог'.
Но дорогой папа я хочу сообщить Вам о другом. Этот монах, когда мы остались одни, произнес одно страшное пророчество. Через два десятилетия, говорил он, наша страна вступит в войну почти со всей Европой. Войска Великобритании и Франции будет осаждать Севастополь и возьмет его. Разве такое возможно, папа?…'.
Отступление 13.
Мароев С. Т. Этнокультурные традиции народов Кавказа в системе их жизнедеятельности: автореферат дис… кандидата исторических наук: 07.00.07. Грозный, 2012. 24 с.
'… Народы Кавказа издавна считаются одним из наиболее чистоплотных народов, так как Коран обязывает мусульман совершать частые омовения и соблюдать чистоту. Перед молитвой и перед праздниками совершали малое и полное омовение. Зубы до 1953 г. чистили специальной палочкой из дерева с размочаленным концом. Большое внимание уделяли чистоте головы и тела. Повсеместно головы мыли кислым молоком, яйцами, ополаскивали раствором ромашки.
…Особое место в системе жизнедеятельности народов Кавказа занимала баня, которой отводилось значительное место в сохранении и укреплении здоровья. Она служила не только для поддержания чистоты тела, снятия усталость после физического труда, но и лечения разных недугов. Баню топили по четвергам и обязательно перед праздниками, так как полное омовение для мусульман перед пятничной молитвой является обязательным.
…За последние полтора столетия посещение бани и сами банные процедуры оформились в полноценный ритуальный комплекс, в котором причудливым образом смешались, как религиозные представления о духовном, так и научные представления о физическом очищении тела. Комплексные этнографические экспедиции 40−50-х гг. XX в., поведенные сотрудниками Российского императорского этнографического общества, зафиксировали наличие у народов Кавказа специальных обрядовых правил, связанных с посещением бани. Это вдыхание аромата распаренного корня хрена («от всех болезней помогает», «все внутренности чистить от гнили», «наши бабушки и дедушки так всегда делали и жили долго, никогда не болели», информатор Г. Р. Уразманова (1893 г. р.)), хлестание веником из веток эвкалипта («джинов и шайтанов из тела изгоняет», «ломота в теле пропадает», «кожа становиться чистой и здоровой» информатор А. Р. Абдуркеримов (1878 г. р.)), обтирание черной глиной, втирание ее в больное место («глина от земли происходит, поэтому всю боль забирает», «черное всегда плохое притягивает», «глину после обязательно закопать надо, чтобы плохое на других не перекинулось» информатор Н. Т. Абаева (1901 г. р.)), и т. д.
…Укоренение бани и банных процедур в системе жизнедеятельности народов Кавказа в отечественной историографии связывается с монументальной фигурой имама Шамиля и его социально-экономическими реформами 30−40-х гг. XIX в. Исследователи, опираясь на сохранившиеся архивы из личного архива имама Шамиля, указывают на придававшееся банному ритуалу особое значение в создававшемся в тот период культе воителя-аскета.'.
Глава 5. Пришло время навести порядок
Почти полдень. Опустившийся на улочки зной казался невыносимым. Ветер, несущий раскаленный воздух, обжигал лицо. Псы, вывалившие языки из пасти, без сил валялись на дороге.
Застыл без движения старый рынок. Мимо прилавков бродили редкие покупатели, которых еще не разогнал по домом наступивший жаркий полдень. Поверх разложенных товаров сонно поглядывали торговцы, прятавшиеся от зноя в тени. Кутавшиеся в плотные цветастые халаты и тюрбаны, они бесконечно потягивали из пиал зеленый чай. Переговаривались между собой в полголоса, лениво перебирали четки.
Все изменилось в одно мгновение, волной накрыв весь сонный городок и всполошив местное болото…
Сначала площадь пересек взмыленный всадник с искаженным лицом. Бросив охаживать плеткой бока жеребца, он спрыгнул на землю и исчез в доме одного из местных старейшин. Через несколько минут оттуда, как пробка из бутылки, вылетел уже сам старейшина, бодренький старичок с белым тюрбаном на голове, и побежал в сторону базара. Размахивая руками, он то и дело поминал Всевышнего и охал.
Вскоре новость о приезде высокого гостя превратила базар со всеми его торговцами в разгневанный рой пчел. Все бегали между рядами, что-то громко обсуждали, раскладывали-перекладывали на прилавках, натягивали на себя яркие халаты. Старейшина носился между ними, указывая, уговаривая, рассказывая, крича и брызжа слюной. Босоногие мальчишки, вооружившись куцыми прутками веток, с яростью мели каменную мостовую, вздымая в воздух облака пыли. Убирали еще теплые лепешки в деревянные лотки.
Лишь один человек, одинокий дервищ, не подался вирусу всеобщему помешательства. Его сидевшая на старой кошме[2], чуть раскачивающая фигура, по-прежнему, находилась на своем старом месте, у старой стены на самом краю базара. Перед ним лежала старая миска для подаяний, которая редко оставалась пустой. Шедший на базар путник нет-нет да и опустит туда затертую монетку, прося святого человеку помолиться за него Всевышнему. Ведь всякому здесь известно, что просьба, исходящая от такого человека, быстрее дойдет до небес. Те, кто побогаче — торговцы, беки, уздени, кидали и серебро. Так у них и просьбы были другими — хорошо расторговаться в новом базарном дне, побыстрее всучить какому-нибудь зазевавшемуся русскому из крепости залежалый товар, разминуться на узкой горной дороге с кровожадными абреками. Дервиш же на все их просьбы отвечал одинаково — «Аллах Акбар» и разводил руками, словно кивая на беспристрастную и всемогущую волю Бога.
Уже ставший неотъемлемой частью привычного пейзажа крепости, дервиш совсем не обращал внимания на поднявшуюся суету. Мимо
