Катилось яблочко - Елена Котенко
«Вот это красавица», — подумал Скромник.
«Как Рина?» — спросил голос.
«Она другая… Эту страшно трогать, а Рина манит к себе, как ядовитый цветок».
«Одно лишь общее: и с той, и с той у тебя ноль шансов!»
Женщина набрала в сумку овощей, белых лилий и взяла маленькое румяное яблочко. Тёмушка едва не подпрыгнул от радости — надо ж было поймать такой удачный кадр. Продавец все взвесил и шуршашим голосом сообщил ей цену. Дама кивнула, порылась в сумке, достала небольшие, острые ножницы — и отрезала себе прядь сияющих волос длиной с локоть. Скромник содрогнулся. Восхитительную красоту, настоящее чудо женщина протянула торговцу, который проверил рулеткой длину и передал ей пакет с продуктами. Красавица накинула воздушный капюшон и оглянулась, разыскивая кого-то, но заметила только путешественников. Гном снова восхитился ею. Глаза — жемчуг с сапфирами, губы — мелкие гранаты, а кожа — чистые сверкающие бриллианты. Драгоценная женщина.
Митрофанушка пошёл дальше, и вся команда побрела за ним. Скромник глазел по сторонам и не мог надивиться, принять реальность. Отдать волосы за еду — ещё куда не шло, вырастут, но жители отрывали и платили пальцами, ногтями; счесывали с кожи алмазную пыль. Город искусственных, драгоценных людей. Город, где ты сам являешься валютой.
«Всё так дико и просто. Ты — главная ценность мира и одновременно простой бартерный продукт. Важен сам по себе и не отличаешься от других ни на грамм. Равные условия, равный капитал, равная жизнь, где ты и покупатель, и товар»
«Ой ли? Думаешь, здесь все богачи, раз из алмазиков?» — фыркнул голос.
— Чёт как-то скучно, — заявил Митрофанушка, останавливаясь на одной из развилок на рынке. — Красиво, но перед глазами мутнеет — долго смотреть не получится. Нужен какой-то экшен, смена кадра…
— И где я его возьму? — возмутился Тёмушка.
— Пойдём к окраинам, может, там народ победнее?
— Не из бриллиантов, а из янтаря, мне бы такую старость.
Митрофанушка оказался прав. Чем дальше они отходили от главной улицы, тем беднее и бледнее становились шатры и покупатели. Порванные, перешитые тенты уже не так хорошо защищали от солнца, на смену сладкому и приятному аромату пришел кислый, резкий запах, а вместо драгоценных женщин у прилавков место заняли инвалиды с оторванными ногами и руками.
— Смотри, — схватил гном за рукав Митрофанушку и ткнул пальцем в сторону. Оператор вгляделся и быстро перевёл камеру.
У одного из шатров, хлипеньких и полупустых, маленький мальчик выбирал картошку. Обыкновенный мальчик, человеческий, с грязной загорелой кожей, исцарапанными ладонями и босыми пятками. Длинная холщовая рубашка, подпоясанная толстым шнурком, никак не спаса ребёнка ни от пыли, ни от безжалостных солнечных лучей. Однако самым примечательным в кадре был не он и не продавец, а небольшая алмазная глыба, лежащая рядом с мальчиком. Отвесив картошки и два сочных персика, торговец назвал свою цену. Малыш кивнул и отдал какой-то острый, грязный и гладкий, отшлифованный до блеска кусочек от глыбы. Торговец рассмотрел его, недовольно скорчился и шуганул мальчишку. Тот что-то гневно воскликнул, схватил глыбу, продукты и отбежал в сторону технической команды.
— Я-яхонтовые серёжки, — прошептал Тёмушка.
Чем ближе мальчик подходил к ним, тем чётче у глыбы вырисовывалась грудина, ключица и рука, за которую малыш её тянул. Драгоценный труп.
— Пойди поговорим с ним, вдруг поймёт, — подтолкнуть Скромника Иванушка.
— Я?
— А кто ведущий?
Пульс у гнома подскочил, но он послушно направился к мальчику.
— Привет, малыш, — хотя, по правде говоря, они были одного роста. Скромник протянул ему ладонь. Тот взглянул на неё и спрятал за спину руку алмазной глыбы.
— Привет.
— Ты говоришь на нашем языке? Откуда ты?
— Немного. Не знаю. Отсюда.
— Ты часто ходишь один на рынок?
— Один? Я с мамой, — ответил он и вытянул руку, указывая на алмазную глыбу.
«Мамой?» — гном оглянулся на техническую команду, но их лица никак не успокоили его.
— Что с ней случилось?
— О. Папа ночью забрал мамину голову. Теперь она не ходит и не говорит, — он погрустнел и потряс её за руку. — Папа сказал, что теперь мы богаты. И на маму можно купить еду. Я купил картошку и персики. Мама любит персики.
У гнома все внутри переворачивалось и клокотало, голова кружилась. Ему хотелось уйти — из мира, базара, от мальчика, глотнуть свежего воздуха и не ломать голову, не испытывать эту боль в солнечном сплетении.
— Держи, — протянул Севушка яблочко.
Мальчик улыбнулся, жадно схватил его и отправился дальше, гремя костями своей матери по доскам уличного базара. Скромник вытер со лба пот и слепо уставился на ноги.
— Серый, воды?
Гном кивнул и с жадностью присосался к бутылке. Его мысли сжались и стёрлись, в голове остался лишь белый шум.
— Можно пройтись до выхода по этим рядам, а потом уже записать вставку.
— Только побыстрее бы, а то ж сваримся. Рина не писала о палящем солнце в заметках.
— Маленькая женская месть.
— Если это будет единственной пакостью за Аннушку, то я согласен потерпеть.
Скромник плелся за братьями, не глядя по сторонам. Бриллианты, люди, шатры, овощи смешались в голове, что гном не испытывал уже ничего, кроме безразличия. Мать, отец, алмазы, картошка, рынок, яблоки проносились перед глазами вспышками, но отказывались соединяться в единую логическую цепочку, не вызывали эмоционального отклика. И даже голос покинул Скромника.
— Ай! — вскрикнул он, почувствовав, как голодная струя потекла по голове, лбу на шею и грудь. Сначала она показалась красной, и гном испугался, что истекает кровью, но, оказалось, Митрофанушка поливал его из бутылки.
— Охладись, братец, плохо выглядишь.
Скромник взлохматил волосы и отряхнулся, ему действительно немного полегчало. Оператор подмигнул гному и набросился ему на голову тряпочку:
— Да я же о тебе забочусь!
Гном поплелся за ним, с обидой пиная песок: знал, что с тряпкой и таком костюме он выглядел «потрясающе». Однако встряска помогла Скромнику выбраться из душевного окаменения. Эмоциональная буря прошла и на месте её появились вопросы, волнения и мысли. Вернулся родной голос, готовый отвечать и
