Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 - Александр Артемов
— Терпи, — бросил одноглазый и коснулся его ран заспиртованной тряпкой. От жуткой боли Ранко выгнулся дугой и попытался вырваться, но веревки держали казака как свора демонов. Ему ничего не оставалось как сжать зубы и терпеть, перебирая поочередно всех жен с дочерями Сеншеса.
— Ты чего сбежал из лап Сеншеса, чтобы меня замучить?! — выдавил он с дрожью в голосе, когда одноглазый отнял тряпку от раны, чтобы смочить новой порцией спирта. — Кликни ярыжку, он меня отпинает по ребрам, быстрей окочурюсь. Ааай!
Каурай молчал, торопливо стирая с его лица кровь с грязью. Ранко дергался, шипел и ругался на чем свет стоит каждый раз, когда тряпочка касалась глубоких порезов. Рубаха молодого казака была разорвана почти до пупа, мокрую грудь покрывали длинные косые раны с отодранными кусками кожи. Плетью поработали всласть.
Да, воевода не врал. Парить его парни умеют знатно.
— И оно того стоило? — спросил Каурай, проходясь по окровавленной груди молодого казака.
— Съездить Шкуродеру по морде и оставить на нем здоровенный шрам? Еще как! — прыснул Ранко, но мгновением позже согнулся от боли. Видно пару ребер ему все-таки сломали.
— Сомневаюсь…
Пусть одноглазый и сделал все, что мог, однако выглядел Ранко до крайности дерьмово. Воеводе ни к чему жалеть предателя. Били его от души.
— Не сомневайся. На Пограничье ничего не творится зазря.
— Говорят, завтра тебя посадят на кол. Это тоже не зазря?
У Ранко дрогнули губы, но он мигом подтянулся, стараясь спрятать слабость поглубже.
— Зачем ты пришел?..
— Сказать, что ты дурак.
— Сказал, дальше что? Кто ты мне вообще, чтобы судить меня? Ты тут — никто. Сегодня ты есть, а завтра тебя нет. Какое тебе дело до того, что со мной станется?
— Услуга за услугу.
— О чем ты? Я же сбежал, как только узнал про трагедию…
— Но ты рассказал обо мне Малунье. И если бы не ее колдовство…
— Малунья спасла тебя? Знаешь ее?
— Да, забавная малышка. Неглупая, веселая, искусница, хоть и в голове пока ветер. Ты же знал, что она ведьма?
— Ха, — сверкнул Ранко щелью промеж зубами. — Все бабы на хуторе — ведьмы. Малунья с Боженой — самые лютые из них!
— Нет, не самые, — ухмыльнулся Каурай. — Но тебя ничуть не смущает, чем им нравится заниматься с приходом ночи?
— Ты говоришь это человеку, который сидит в порубе Шкуродера! И сидит за попытку убить этого старого мудака. Знаешь, каким ремеслом мне приходилось заниматься, чтобы добывать себе кров, прежде чем я нанялся к нему на службу?
— Догадываюсь… — вздохнул одноглазый. — Ты куда старше, чем выглядишь, юный Ранко?
— Не могу ответить, — покачал он головой. — Я не знаю, сколько мне лет. Но я помню битву под Исаей, где пенеальцы бились с Альбией. И полчища людей-крыс, которые лезли из-под земли и хватали всякого, до кого могли дотянуться…
— Брань под Исаей гремела двадцать лет назад. Не так уж давно, но и не вчера. И ты был там?
— Да, — кивнул казак. — Еще совсем мелким. С одним мерзким дворянином, то ли из Арды, то ли из Барды, уж не упомню. Таскал ему вино, чистил коня и помогал сунуть ногу в стремя, когда он напивался в хлам. Его сожрали люди-крысы… Жаль его, хоть и мудак был страшный. Любил девочек помладше. Ты что же, видел людей-крыс под Исаей?
— Видел, но мертвых.
— Тебе повезло, — хохотнул Ранко, но снова скривился от боли в ребрах. — Один как-то вылез прямо у меня из-под ног и попытался вцепиться мне в мошонку. Я так испугался, что сразу обделался. Если бы крысенка сразу не пришпилил копейщик, быть мне евнухом, а то и вовсе крысиным кормом. Много их было. Многим не повезло оказаться там, где рухнул грунт… Скажи, одноглазый, правда, что опричники служат предвестниками смерти? Стоит только встретить одного из вас на дороге, и будь уверен — очень скоро костлявая навестит тебя?
— Нет, — покачал головой Каурай. — Я видел много смертей, друзей и случайных попутчиков, но большая часть из них живы до сих пор. Надеюсь на это.
— Хорошо, тогда ответить на такой вопрос. Правда, что если угостить опричника пивом и хорошенько попросить, он посмотрит тебе в глаза и расскажет — где и когда тебя настигнет последний удар сердца?
Одноглазый ответил не сразу, что не укрылось от Ранко.
— Правда?.. — дрогнули его губы.
— Поверь, тебе не захочется знать наверняка.
— Что же мне еще терять? Ты говоришь не со случайным собутыльником, а с человеком, кто завтра сядет задницей на заточенный кол! Тут уж ошибиться несложно.
— Поэтому считай, что я снова ответил “нет”.
— Какой ты… — сглотнул Ранко комок в горле. — Дай еще воды.
Одноглазый снова открыл флягу и поднес горлышко к губам Ранко. Тот жадно вцепился в него зубами и принялся, давясь и чавкая, хлебать воду. Он точно бы захлебнулся, если бы Каурай не отнял флягу. Ранко поперхнулся и зашелся в кашле.
— Жалко что ли? — выдохнул казак, когда прочистил горло.
— Жалко, — кивнул Каурай. — Тебя. Как ни крути, Ранко, сколько бы ты дерьма не вынес в своей жизни, и сколько бы тебе на самом деле не было лет, но ты еще слишком молод. Да и самоубийство — не выход.
— Не надо меня жалеть. Меня уже пожалели. С меня хватит.
— Кто?
— Божена. Она единственная.
— Дочка-раскрасавица пана воеводы, которая привыкла жить в роскоши, дергать служанок за косы и помыкать парубками? И она пожалела простого казака? Как в какой-нибудь балладе?
— Мне плевать, веришь ли ты мне, опричник, или просто смеешься надо мной. На всех плевать! Мне была нужна одна Божена. Больше никто. Ни Кречет, ни Малунья, ни этот трижды проклятый Шкуродер… Только она. Мы даже собирались сбежать с ней… Но теперь…
— Ты решил, что тебе нечего терять?
— Признаю — ничего глупее в своей жизни я ранее не совершал. Может быть, поэтому и оставался живым. Малунья сказала, что Божена утонула, пытаясь поймать какого-то черного божка. Не верю я в это. Все не так просто.
— Не изобретай сложные объяснения для простых вещей. Знавал я одного громилу из феборцев, побывавшего в сотне перепалок. Он всегда держался передовой и первым врывался за стены бок о бок со штурмующей бригадой. Его ни разу не касалась ни стрела, ни клинок.
— Везунчик.
— Ага. Как-то раз перебрал браги, поскользнулся и откусил себе язык. На этом его везение кончилось.
— Ха, хорошая смерть. Мне бы такую…
— Ты сам выбрал свою смерть.
— Знаю… — пробормотал
