Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира (СИ) - Соловьёва Яна

Наконец, плавные коридоры упёрлись в выход, приваленный каменными плитами мегалитического размера, между которыми пробивался дневной свет.

— Вот почему к чародею за три года никто не пришёл! — Иорвет чертыхнулся и ударил кулаком в перчатке по камню.

— А с Севера путь заблокировали тростниковые люди… Между плитами есть щель, мы можем пройти сквозь неё по изнанке, — сказала я, вспомнив, как легко Иорвет стряхнул браслеты наручников в Ард Доле.

И вновь чёрно-белый мир поглотил нас. Как попавшие между текстур персонажи, мы легко просочились на другую сторону. Перевал остался позади.

***

К вечеру мы вышли к покинутому нильфгаардскому лагерю на самом краю гор. Он стоял на высокой площадке, и единственную тропу, ведущую к нему, преграждал частокол. Дощатые ворота были открыты. С площадки открывался вид на румяную в лучах заката пустыню и красные скалы с боков. На ветру хлопали полотнища чёрных палаток с вышитыми выгоревшими белыми солнцами. Между палатками стоял сколоченный скучающими солдатами массивный деревянный стол с лавками, а за ним, прямо на краю площадки, будто бассейн на крыше пятизвёздочного отеля, синела вода естественного водоёма, от поверхности которого поднимался пар.

По дороге сюда, далеко внизу от засыпанной красной скальной пылью тропы, мы видели яркие бирюзовые озерца, но я могла только мечтать о том, чтобы окунуться в них. Теперь же у нас было своё, персональное, и в лагере, защищённом со всех сторон. Иорвет закрыл изнутри ворота на засов.

Я сбросила на стол сумку и осточертевшую раскалённую куртку. В палатках скопились насекомые, а в углу командирской свернулся клубок из песчаных удавчиков. Иорвет точными ударами меча обезглавил их.

— Сегодня нас ждёт королевский ужин, — сказал он.

— И я знаю свой план на вечер, — мой взгляд задержался на брошенных нильфами ящиках, на досках которых был выжжен туссентский герб из лозы с тяжёлыми гроздями винограда.

Солнце уже скрылось за горами, спустился бархатный вечер, как бывает на юге. Зной отступил, но прохлада ещё не пришла, камни отдавали тепло, и начали стрекотать цикады. Иорвет привязал к ветвям сухого корявого дерева обезглавленных змей и методично сдирал с них чулком кожу. Я предпочла не наблюдать за процессом, а прилепила на стол и зажгла найденный в палатке расплавленный слипшийся ком свечей. Достала из сумки блокнот Умута. Медальон мгновенно среагировал. Открыв блокнот, я с удивлением уставилась внутрь — он был пуст. Я повертела в руках тиснёную золочёным змеиным гербом кожаную обложку, попробовала отыскать секретные карманы, осмотрела со всех сторон и убрала обратно в сумку. Судя по реакции медальона, блокнот был зачарован — бывший чародей Чистого братства и по совместительству наркоторговец Умут ас-Сафа позаботился, чтобы содержимое не попало в руки непосвящённых.

Расколотив на доски найденные ящики, я сложила костёр. А когда тьма окончательно поглотила лагерь, не в силах больше сдерживаться, торопливо стянула одежду и упала в тёплую, чёрную в ночи воду.

Вся пыльная дорога, весь знойный день и копоть от факелов стоили того, чтобы сейчас каждой клеткой чувствовать блаженство от ласкающей кожу воды. Я переплыла бассейн туда-обратно — на это хватило пары гребков — и, положив голову на бортик из камней, устроилась с видом на уходящую во тьму пустыню. Тело зависало в воде и медленно опускалось на дно, и я бултыхала ногами, чтобы опять подняться.

В десятке шагов позади меня Иорвет прилаживал на углях змеиное мясо на шпажках. Красноватое мерцание углей да свечи на столе были единственными источниками света. А на глубоком чёрном небе всё ярче разгорались звёзды. Они казались огромными и близкими и пульсировали в поднимавшемся от пустыни тёплом воздухе. Нигде на Севере, даже в Каэр Морхене, я не видала таких звёзд. Ниточка созвездия Сколопендры сдвинулась почти к горизонту, и широкой яркой дорожкой небо разделялось на половины Слезами Мелитэле — аналогом нашего Млечного Пути в этом мире.

Иорвет обернулся на плеск и скрылся из видимости света костра. Я вздохнула и опять засмотрелась на звёзды, размышляя о том, что поезд моей любви окончательно сошёл с рельс. Как будто из всей моей старательно сколоченной из говна и палок брони выдернули шпильку, на которой она держалась, и наросшие шипы и щитки, кое-как защищавшие меня от любви к нему, безвольно развалились в стороны. Эскель ушёл, принадлежавшая ему половина сердца опустела, а в той потаённой части, где я прятала свои чувства к Иорвету, словно взрывом снесло перегородку, и эти чувства вырвались и затопили всё моё бедное сердце целиком.

— Мой особый дар — невозможные отношения, — сказала я звёздам.

— Что? — произнёс над ухом его голос.

Иорвет уселся за моей спиной, привалившись к бортику каменного бассейна, и протягивал мне шпажку с мясом.

— Вкусно, никогда бы не подумала, что это змея, — сказала я и вернула ему шпажку, — что-то между рыбой и курицей.

— Вот это тоже неплохо, — и он поставил на камень початую бутылку вина. — Так что ты там говорила?

Я сделала глоток. Вино было таким же бархатистым, чёрным и терпким, как разлившаяся вокруг ночь.

— Я говорила, что это очень романтично, — я придала голосу оттенок иронии, чтобы он не заподозрил, что я говорю серьёзно. — Звёзды эти, вино в ванне, свечей только не хватает.

— Принести? — насмешливо спросил Иорвет.

— Нет! — спохватилась я, подумав, что чернота воды и темнота, скрывавшие моё нагое, превратившееся в сгусток тактильных ощущений тело, были единственной хрупкой защитой от расшатавшихся желаний.

Иорвет прилёг затылком на бортик со своей стороны и смотрел на звёзды. В темноте его не было видно, но он был так близко, что уху было тепло, и от него пахло дымом костра и чем-то едва уловимым, но уже таким мне знакомым. Запах весеннего леса. Не того леса, едва пробуждающегося после зимнего сна, а буйного, радостного, животного и хищного, чувствующего свою молодую силу. Я шумно вздохнула.

— Ты так скучаешь по комфорту? — спросил Иорвет, истолковав мой вздох по-своему.

— Там — нет, здесь — да. Я всегда скучаю по тому, чего нет. И чего не может быть, — добавила я едва слышно. — Разве у тебя не так же?

— Я не скучаю по тому, чего нет. Но иногда, — он выделил голосом последнее слово и помолчал, — иногда скучаю по тому, что было.

Что было… Перед глазами вспыхнула комната в свечах, моя спина прижата к двери, его руки скользят по шёлку, а запретные теперь губы так близки и так доступны. Я едва сдержалась, чтобы не застонать. К чему эти иллюзии? За сотню лет у него найдётся о чём заскучать и без этого. Из груди вырвался невесёлый смех.

— Это потому, что ты старый, — я попыталась вывернуться, чтобы он не распознал ход моих мыслей.

— Эльфы не стареют, — его горячее дыхание коснулось моего уха, а в голосе в следующий миг появился лёд: — В отличие от вас, dh’oine.

Он порывисто встал и ушёл к костру. Я с головой погрузилась под воду. А вынырнув, протянула руку к бутылке. Самое главное в жизни — следовать своему плану.

ПУСТЫНЯ КОРАТ. Глупи, пока молодой

Омерзительно яркий луч солнца, всплывшего над пустыней, впился в глаз. Я вылезла из-под шкуры, Иорвет ещё спал. Он лежал по другую сторону костра, скрючившись и целиком забравшись под одеяло, и наружу торчала только прядь тёмных волос. Ночью похолодало. «Так ему и надо, пусть мёрзнет, раз не умеет греться, как нормальные люди, — мстительно подумала я. — Эльфы живучие, и более того — долгоживучие…»

Блестели выступившие за ночь бусинки росы, в лучах низкого оранжевого солнца над скалами парило. Раннее утро было прохладным, но с каждой минутой становилось ясно, что это ненадолго. Я уселась за стол, разложила куртку из кожи виверны и приступила к задуманной накануне переделке, аккуратно высвобождая прикреплённую ремешками кольчугу и отстёгивая щитки. Потом достала из сумки джинсы и чёрную футболку, которые так и таскала с собой, и принялась мечом отпиливать джинсовые штанины. Длинную майку кольчуги я надела прямо поверх футболки, натянула сапоги и свежеиспечённые шорты и застегнула ремни щитков на руках и ногах. Низко надвинула на лоб шляпу и решила, что мой новый зерриканский образ готов. По ощущениям я походила на скейтера в полной защите или ведьмачку с Дикого Запада, если бы такие существовали, и хотела почувствовать себя другим человеком. Это было бы весьма кстати — на душе было отвратно. Роса на камнях высохла в побелевшем утреннем солнце, и от прохлады не осталось и следа.