Ник Харрис - Конан и цепь оборотня

— И что же явилось Конану в книге? — прервал мальчик его размышления.

— О, что-то страшное… Колдун с копытами вместо ступней. Да и вообще, ноги у него были вроде…

— Козлоногий?! Я слышал про него! — Дриан барсом опять прошелся по комнате.

Горшечник кивнул, после чего голова его уже не поднялась. Все же он очень устал, выполняя поручение Конана… Не забыть бы стребовать с него…

Черное ночное небо над Шадизаром искрилось россыпью звезд. Казалось, каждую ночь боги разбрасывали по небосводу щедрой рукой горсти сверкающих бриллиантов. А спустя несколько часов вечно юные нимфы утренней зари камень за камнем торопливо собирали рассыпанное богатство, спеша укрыть его от огненного испепеляющего взгляда просыпающегося Митры, дарителя жизни.

Ониксия любила выходить на балкон ночью и наблюдать за алмазным мерцанием неба. Казалось, достаточно раскинуть руки, привстать на цыпочки, потянуться к звездам — и они приблизятся, окружат веселым роем, одарят невероятным, неземным блаженством.

Но огромная странная тень мелькала сегодня над городом. Проносилась в воздухе сгустком черноты, закрывая звезды, вселяя ужас и наполняя могильным холодом сердца тех, кто смотрел в эту страшную ночь на небо…

— Тревога! Тревога! — кто-то орал в самое ухо Конана.

Топот кованых сапог, крики, шум, гвалт…

— Кто стоял в карауле?! Немедленно ко мне! — надрывался капитан Бруккис.

Конан уже все понял. Быстро одевшись, он вместе с другими свободными в эту ночь охранниками вышел в коридор. Солдаты охраны были расквартированы на первом этаже северного крыла роскошного княжеского дома. Южное крыло занимала прислуга. Круглосуточно охраняемая широкая парадная лестница вела на второй этаж, где располагались гости и многочисленные родственники князя. Третий этаж отводился под танцевальные и банкетные залы, игорные комнаты и будуары для отдыха. И наконец, на четвертом, последнем этаже, утопая в роскоши, жили князь, его жены и дети, в их числе и прекрасная Ониксия.

Охранялись все лестницы, этажи, все двери, все подходы к зданию, и даже у каждого фонтана в саду стоял часовой.

Охранников было так много, что произошедшее казалось немыслимым, невероятным. Исчезла юная княжна Ониксия!

— Наконец-то! О, Великий Заган, ты получишь намеченную тобой жертву! Ты даруешь мне часть своей силы! — козлоногий в исступлении плясал вокруг сложного чертежа, нарисованного кровью младенца на шершавом полу огромной пещеры. Торчащие по стенам факелы не столько светили, сколько чадили, добавляя запах гари к ужасному смраду. А в центре чертежа без чувств лежала княжна.

Сатир остановился и, раздувая ноздри, долго смотрел на девушку мутными глазами. Хороша! Великий Заган будет доволен! Скоро, скоро он явит свой ужасный облик. И вознаградит верного слугу! А княжна пока пусть отдохнет после внезапного ночного полета. Колдун усмехнулся мокрыми толстыми губами. Еще раз, сжав ладони, посмотрел на лежащую без чувств девушку. Действительно хороша. Юна, красива, невинна.

Острое, жгучее желание вдруг огнем полыхнуло по жилам. Кровь запульсировала и бросилась в голову, туманя взор. Ну почему, почему он должен отдавать эту красавицу ужасному Загану, который, как и в прошлый раз, вероятно, явится в облике огромного быка и просто разорвет ее пополам? Который не сможет, не сумет насладиться ее юными прелестями?

Теперь глаза козлоногого колдуна полыхали огнем. Ревность к своему ужасному божеству кривила губы сатира. Отдать быку эту красавицу, даже не насладившись ее юным телом?! Тот, кто перенес ее в жертвенную пещеру — тот и должен быть первым!

Княжна слабо застонала, приходя в сознание. С трудом пошевелилась, и полы ночного халата из тончайшего кхитайского шелка разошлись, невольно открывая похотливому взору сатира недоступные простым смертным прелести.

Козлоногий замычал. Замотал головой. Нет… Нужно дождаться Великого Загана… Он не простит, если я…

Но руки, покрытые черным кудрявым волосом, уже сбрасывали с плеч плащ, срывали набедренную повязку, обнажая огромный козлиный фаллос.

Он не простит… Но ведь это я ее перенес… Она должна достаться мне!..

Ониксия пришла в себя в узкой, похожей на нору пещере. Низкие, угрожающе нависшие своды. Вход забран толстой ржавой решеткой. Где она? Как сюда попала? Неяркий переменчивый свет вперемешку с тенями метался где-то за углом, скупо освещая ее обнаженное, измятое, искусанное тело. Княжна с трудом приподнялась на локтях. Что с ней сделали? Она стояла чудной ночью на балконе…

Игриво подмигивали звезды, и ночная прохлада легким ветерком ласкала уставшую от дневной жары кожу. Затем… Облако? Вихрь? Тень? Огромная тень упала на нее и… Что было дальше? Почему она лежит здесь — искусанная и с саднящей болью во всем теле? Снился ужасный, чудовищный сон… Ее терзало какое-то существо, источающее удушливый козлиный смрад…

Ониксия закрыла глаза. Это просто сон… Кошмар, навеянный духотой летней ночи. С первыми лучами солнца она проснется в своей комнате, придут служанки, оденут ее, расчешут волосы и с притворным ужасом в глазах выслушают рассказ об ужасном сновидении…

Конан, морщась с досады, слушал обстоятельный рассказ Ихарпа. Полутемная, скупо обставленная комната в доме горшечника пропиталась неистребимым запахом прокисшей капусты. «Красавица» жена, посверкивая глазками, налила в кружки вино, больше напоминающее уксус и принесла черствого хлеба, с которого украдкой соскоблила плесень. А потом уютно устроилась в углу, присев на корточки и забыв, или не пожелав, одернуть юбку.

Приехавший вместо Эскилампа Дриан ошалело таращился на жену горшечника и не мог связно рассказать, куда уехал его учитель и, главное, скоро ли вернется. Сам Ихарп изводил Конана деталями. Как из последних сил полз над пропастью, как пала его бедная лошадь, за которую он заплатил когда-то круглую сумму, как пугали его призраки…

Глотнув вина и стараясь не слишком кривиться, хотя челюсти сводило, Конан подвел итог:

— Когда приедет Эскиламп — неизвестно, без него мы не сможем узнать, где княжна и, следовательно, освободить ее.

— Я попытаюсь узнать, — подал голос Дриан, виновато взглянув на Конана. — Учитель рассказывал, что нужно сделать…

— Конечно, попытайся, — киммериец пригладил тяжелой ладонью кудрявые волосы мальчика. — Попытайся…

Ихарп украдкой вздохнул, взглянув на жену, все так же безмятежно сидевшую в углу.

— Я не виноват, что волшебника не оказалось на месте…