Ирина Богатырева - Кадын
«Ничего не возьму. Я принадлежу тебе и должен учить тебя. Потому и зову тебя Кадын, что ты моя госпожа. Я выбрал тебя на посвящении из многих дев. В тебе царская кровь».
«Ты будешь со мной всю мою жизнь? Что ты получишь от меня?»
«Ничего. Я хочу получить от тебя только путь – путь к Бело-Синему».
И он назвал имя Хозяина вышних пастбищ, которое все мы знаем и про себя вспоминаем, но вслух произнести никому из людей нельзя. И не рухнула высь, не унесло его вихрем. Я стояла, оцепенев, будто молния меня поразила. А он сказал – и улыбка звучала в его словах, хотя морда барса не изменилась:
«Не бойся, лишь для тебя, тело имеющей, это имя страшно. Мы же бесплотны. Но я хочу уйти к нему вместе с тобой, когда ты сама будешь к нему уходить. Поэтому я с тобой. Верь мне. Впусти меня».
И я поверила и согласилась. Но в тот же миг решила, что он обманул меня и сейчас сожрет: его глаза сжались в щель, он присел и напрягся, как делают барсы перед прыжком, хоть и был в двух шагах от меня. Потом прыгнул – будто волной ветра обдало меня и развернуло: я сама, как в зеркале, стояла перед собой.
Все было мое: и овчинная шуба, и штаны, и высокие сапоги, кожаные грубые обвязки на ступнях, и пояс воина-девы, и нож, и мешочки на поясе… И лицо свое я узнала, две темных косы на плечах, худая шея. Показалось даже, что вот, шевельнусь я – и мое отражение шевельнется. Разве что глаза смотрели не человечьи.
– Ты еще увидишь, до чего я могу быть похожим, когда станешь бороться со мной, – сказал ээ, и теперь слова его прозвучали вслух, а губы шевелились. – Легкого ветра, – попрощался он и вдруг исчез.
Стали проходить дни – а его не было. Я волновалась. Я боялась, что он меня обманул – обретя новую форму, скрылся. Камке сказать не решалась. Шли дни растущей луны. На утесе, когда девы блуждали со своими ээ, я лежала, как мерзлое бревно. Стояли морозные ночи, потрескивал костер, и Камка сама себе напевала. Глаза ее были закрыты, она сидела и тихо качалась, будто тоже была не здесь. Она вновь походила на старуху. Я смотрела на нее и дивилась, что мерзну, тогда как раньше, с ээ, совсем не чуяла холода. Но подойти к огню не решалась. Только когда не чуяла уже тела, подползала. Но Камка не задавала вопросов и вообще не говорила со мной.
Однажды ночью, измучившись в пустых снах, где не было ээ, я проснулась и не могла больше заснуть. Тогда поднялась, обулась, затянула пояс на шубе, вылезла из пещеры на кручу.
Морозное небо еще не просветлело, но я знала, что ночь на исходе. Небесная колесница, накренившись, лежала у горизонта. Я стояла на краю обрыва и смотрела в долину. Мне было видно, как небольшая группа оленей спускается в нее, растянувшись друг за другом. Они шли к лесу из-за перевала.
Эта долина не была богата дичью. Камка приносила зайцев и птиц. За козами надо было идти далеко, и она не ходила. Эти олени, верно, хотели пройти долину и уйти дальше в свое кочевье. К тому моменту, как Камка спустилась бы на охоту, она нашла бы только следы на снегу.
Смелая мысль упала мне в голову, стало страшно и весело: я подумала, что столько мяса хватило бы нам надолго и я могу его добыть. Строгого запрета спускаться с кручи нам не было. Других хищников, у кого я отняла бы добычу, не было тоже. Проследив все, что могло бы меня остановить, и будет ли злиться Камка, я решилась и поспешила в пещеру.
Надо было взять охотничий лук, который был у Камки. Забрать оружие у нее спящей было почти невозможно, и эта затея даже больше самой охоты меня будоражила.
Я уже спускалась внутрь, но прежде, чем спрыгнуть из хода, при неясном свете тлеющего костра увидела фигуру, склонившуюся над ложем спящей в дальнем углу Камки. Я обмерла. Не успела даже сообразить, как поступить, а человек уже медленно, пятясь, стал отступать к выходу. Я тут же выкарабкалась наружу и встала с той стороны, куда бы он не повернул.
Но стоило ему появиться, я замерла и не двинулась с места: я узнала саму себя со спины. В моих руках был Камкин горит, я вскинула его на плечо, чтоб не мешался при ходьбе и уверенным шагом отправилась вниз с кручи.
Конечно, я помнила, что мой царь-ээ принял мое обличье. Но я так привыкла, что он приходил лишь в видениях, так привыкла думать, что духи бесплотны и не могут поднять никакую вещь, – а тут все было наоборот. Заставляя себя думать, что все еще сплю, я поспешила за ээ.
Дух – или я? – спустился с кручи и отправился в лес. Я спешила, держась поодаль, чтобы не быть замеченной. Но он не оборачивался, даже если догадывался обо мне.
Мы шли к реке. Я знала, что сделала бы так же, потому что олени, спускаясь с горы, шли по руслу, и мы могли опередить их, выйдя к разливу.
Двойник мой двигался быстро, но потом стал замирать и прислушиваться. Я делала то же. Обе мы знали, что олени, спеша прочь, будут выбирать самые обветренные, бесснежные места. И нам, не имевшим ни коня, ни собаки, следовало подстеречь их наверняка и надеяться только на меткость стрелы. Мы обе напряглись, чтобы понять, где идут олени.
Стояло безветрие, которое предшествует рассвету. Чутьем мы знали, что звери поспешат уйти до света, они искали пастбища, которых здесь не было.
И тут мы вышли на обрыв, после которого тропа уходила круто вниз и в сторону. Отсюда меж деревьев был виден кусочек долины с серповидным разливом реки – и олени, быстро уходящие по руслу. Они шли почти под обрывом. Мы обе поняли, что вожак решил поторопиться и провести стадо напрямую по самой опушке, вдоль русла. До них было шагов триста, но простора для выстрела не хватало.
И тут мой двойник сделал то, что мне не пришло в ту минуту на ум, хотя позже я поняла, что тоже, верно, поступила бы так, будь там, где стоял он. Дева бросилась к высокому кедру и принялась забираться наверх. Уже через миг я видела, что она укрепилась там, прислонилась к стволу и натягивает тетиву, целя в оленей.
И тут произошла новая странность. Обе мы понимали, что с такого расстояния, поверх деревьев, послать единственную стрелу в цель сложно, а второй олени уже не позволят. Я только успела вспомнить слова Камки, что ээ-тай могут направить стрелу в цель, как увидала словно бы темный рой, возникший у корней дерева и устремившийся к деве. И в тот миг, как стрела покинула лук, рой окружил ее и понесся вместе с ней вниз.
То, что стрела достигла цели, мы поняли по испуганному топоту. Спины оленей замелькали между деревьев и, точно поток, понеслись к выходу из долины. На снегу осталась туша подстреленной оленухи.
Кубарем покатились мы с пригорка, кувыркаясь в снегу, поднимаясь и снова скатываясь. Радость охоты охватила меня так, словно это мои пальцы натягивали тетиву. Краем глаза я видела, что мой двойник бежит рядом, так же, как я, оступаясь в снегу, поднимаясь, теряя шапку, натягивая ее на бегу и опять падая… Я уже не думала скрываться, но и не могла догнать ее: она бежала так же, как я, и все ее движения были моими. И я вместе с ней чуяла холод снега на лице, жар бега и боль от ударов. Кровь стучала в голове, и радость душила.
