Олег Верещагин: - Путь домой. Книга вторая
…— Там кто-то есть.
Кристо остановился и, пригнувшись, взялся за рукояти кинжалов, не сводя глаз с плоского пригорка за широким тихим ручьём, почти речкой. Я уже с минуту наблюдал за этим самым пригорком, не вполне уверенный в том, что вижу — движение разогретого за день воздуха или осторожное перемещение людей. Сейчас я практически убедился: два человека следят за нами. И это не негры точно. Но и встреча с белыми может оказаться совсем не безопасной…
— Два человека минимум, — тихо сказал я, обнажая палаш. — Держись сбоку от меня, — а про себя подумал, что стрелы, окажись там луки или арбалеты, я отобью.
— Эй, там! — крикнули по-немецки, и на фоне заходящего солнца, уже не скрываясь, выросли две фигуры. — Не беспокойтесь, мы не собираемся нападать! Кто вы такие?!
— Идём из плена на запад, к своим! — откликнулся я, не торопясь убирать оружие. Тем более, что двое парней, спускавшихся по склону холма, тоже держали его в руках. Ещё несколько шагов — на их лица легла тень, и я изумлённо разжал пальцы, роняя палаш; судорожным движением перехватил его на лету…
Этот мир не меняет внешность людей, и это хорошо, потому что иначе я не узнал бы человека, с которым мы виделись один раз почти пять лет назад и говорили всего несколько часов. Передо мною стоял Йенс Круммер, «комиссар» немецкого конунга Гюнтера. А чуть сзади и сбоку от него совершенно растерянно и глупо улыбался Андрюшка Альхимович.
* * *— Значит, твои все погибли.
Мы сидели у небольшого жаркого костра — костра низачем, ради живого огня — было достаточно тепло. Йенс кивнул:
— Да. Последние — почти два года назад… — он погладил ладонью свой недлинный меч. — Почти два года назад, — повторил Йенс. — Как раз тогда нас Андрей, — он кивнул на Альхимовича, полулежавшего рядом с травинкой в углу рта, — нашёл.
— Очень вовремя, — усмехнулся Андрей, и я с жадностью почти неприличной повернулся к старому другу. — Но, если уж совсем честно, я никого не искал. Просто шёл и шёл на восток… Разозлился я, Олег, — он положил ладонь мне на колено, сжал. — Извини.
— Да ладно, — я смутился, — сам дров наломал выше крыши… Такая поленница получилась — не разворошишь…
— Остались мы вдвоём, — продолжал между тем Йенс, глядя в огонь своими холодными, умными глазами. — Потом прибились к Игорю Комлеву, и сейчас с ним ходим. Мы тут дозором, а Игорёк, — он указал рукой на северо-восток, — там, километров двадцать, — он внезапно посмотрел на меня и спросил: — Ты что-то хотел сказать, Олег?
— Нет, — поспешно отозвался я.
— В самом деле — зачем предлагать уйти со мной в неизвестность, если у них тут есть налаженный мир, новые друзья… девчонки, может быть… Я всё-таки попытался перехватит взгляд Андрея. Но он смотрел в степную темноту, полную немолчным треском ночных насекомых…
…— Город Света есть… — задумчиво сказал Йенс.
— Да, — подтвердил я, и невольно содрогнулся. Йенс заметил это и спросил негромко:
— Страшно вспоминать?
— Угу, — я кивнул и признался: — Каждую ночь снится, Йенс. В холодном поту просыпаюсь.
Мы сидели плечо в плечо на склоне холма, одинаково обняв колени руками и поставив на них подбородки. По босым ногам гулял ночной ветерок. Вдали гудела степь — шёл волной табун диких коней. Костёр в низине догорал; Андрей и Кристо спали. А мы никак не могли договорить — и это было тем более странно, что разговор был ни о чём. Точнее — о вещах очевидных.
— Тебе везёт, — задумчиво сказал Йенс. — Выжить после таких ран, в таких условиях… Скажи, Олег, с кем ты разговариваешь, когда грезишь?
— С Арагорном, — не задумываясь, ответил я. — ЧТО?!
Йенс тихо засмеялся:
— Спокойно, спокойно… А ты думал, у тебя одного есть советник? Нет уж…
— А что, у всех? — удивлённо спросил я. Йенс покачал головой:
— Даже не у одного из десяти. У немногих… Я догадался, потому что… потому что догадался. Арагорн — король из книг Толькюна? — он произнёс фамилию Толкиена на немецкий лад.
— Да, — подтвердил я. И, помедлив, спросил: — А с кем говоришь ты, Йенс Круммер?
— С Зигфридом, — не удивился Йенс, поднимаясь на ноги. Он развёл руки в стороны, потом — приложил кулак ко рту — и в ночь рванулся резкий, переливчатый волчий вой самца-одиночки.
Игорь Басаргин
Опять, опять! Пожалуйста — молчи!Когда луна парит холодной птицей,Вы слышали когда-нибудь в ночиПростую песню серого убийцы?
Рука сама хватается за нож.Ужель, почуяв близость человечью,Он злобно вспомнил, как хлестала дрожьЕго подругу, сбитую картечью?
А может быть, он плачет на луну,Поняв беду совсем иного рода:Мы все обречены на тишинуЗа горькой гранью нашего ухода.
Но, словно пропасть гулкой синевойИль ночью в чаще огонёк случайный,Тревожит душу этот жуткий войКакой-то смутной и запретной тайной.
Что знает он о звёздной глубине,Так безнадёжно в песне муча горло?Какая боль, немыслимая мне,Такую муку из него исторгла?
Как будто ветер в ивах раскачалГлухое тело мёртвого рассвета…Такой тоски я в людях не встречал —Но, может быть, они скрывают это?!.
* * *«Чайка» — точно такая же, как черноморская — шла примерно в полукилометре от берега, и звонкий, сильный голос мальчишки, державшегося рукой за нос, донёся до нас отчётливо:
— Эй, кто там, на берегу?!
— Дед Пихто, — буркнул я по-русски. Кристо, раздувавший костёр, даже головы не повернул. Я поднялся и крикнул: — Свои! Куда плывёте, казаки?!
— Есть свои свои, а есть свои чужие! — заорали с «чайки», но со смехом, и кораблик резко изменил курс. Ветерок развернул флаг — чёрное полотнище с золотым Андреевским крестом. Взмахивая вёслами, «чайка» приближалась, и я уже различал любопытствующие загорелые лица по бортам.
— Не нападут? — тихо спросил Кристо, внешне совершенно спокойно занимаясь костром.
— Увидим, — процедил я, а про себя подумал, что ничего глупей и не придумаешь: добраться до Каспия и погибнуть в схватке со своими же, русскими… Я подошёл к самой кромке воды и, широко расставив ноги, упёр руки в бока, рассматривая приближающуюся «чайку».
Истошный, испуганный визг с казачьего кораблика заставил меня несолидно присесть. А потом послышался вполне членораздельный, но не менее испуганный вопль:
— Не надо! Не приставайте! Это мертвец!!!
