Повесть дохронных лет - Владимир Иванович Партолин
Отец запустил руку за лацкан пиджака… Увидев, что протоколов два, сунул обратно, из другого кармана вытащил лист сложенный вчетверо. Протокол на Катьку, понял я. Свернул в трубочку, поспешно похлопал меня по плечу в знак окончательного примирения и вылез наружу. Из брючного кармана достал рулон поясного ремня, по мне так и не походившего, и быстро зашагал по гулкому переходу. Бедная Катька, пожалел я сестру.
Понюхал кожу обложки пилотского удостоверения. Развернул. Оформлено на моё имя. Сбылась мечта идиота, поздравил я себя.
Положив документы на место, выпрыгнул из машины и направился к переходу. Под аркой остановился, обернулся и окинул взглядом парубка с расстояния. Вернулся и провёл рукой по дверке кабины. Лакокрасочное покрытие толщиной в полсантиметра, армировано густо пронизывающими нитями из титана. Похоже на мохер юбки зоологички. Высокой ценой ты мне досталась, вертушка, вздохнул я и погладил машину в месте плавного перехода с хвоста на кабину. Смутился: изгиб напомнил зад Мэрилин Монро. И поспешил в переход: в джинсах с фланелью под разогревшимся от солнца куполом ангара жарко, даже без плавок.
В переходе из сеней поднял с пола книгу. Катька от отца когти рвала, выронила. На обложке название: «Партитуры фортепьянных концертов Брамса». Полистал. Одни ноты. Что Катька читала? В нотах ни бельмеса. Хотя понятно, папе очки втирала — показывала, что приняла подарок Ханса (мальчишка на рождество ей подарил, она ему — пряник, самый подарок толстяку) Значит, натворила чего-то неординарного, и протокол составлен со штрафом немалым.
Захлопнул книгу и сел на подоконник.
Я люблю сестру. Проныра, пройдоха и безобразница — мало сказать, она у меня необыкновенная. Конечно, моя любовь никак не проявлялась, больше сказать, я её скрывал и внешне выказывал всякое безразличие, даже, случалось, проявлял мальчишескую неуважительность и грубость. Возраст у меня был такой. Она в долгу не оставалась. А в Рождество так просто достала. Тогда же спровоцировала сору отца с Дядей Ваней. Пять месяцев после те друг другу открыто выражали неприязнь. Запили. Весь посёлок переживал. И из-за какой дури! Расскажу. Это отступление нескучное.
В семьях друзей дети рождались в один год. До меня с Дамой — два сына у Куртов и две дочери у Вандевельдов. Женились, вышли замуж, развелись, женаты и замужем по другому разу, но ни от первых, ни от вторых браков детей до сих пор не имели. Друзья же хотели себе внуков, и обоюдной мечтой у них было иметь их непременно от своих поженившихся отпрысков. После меня с Дамой у Вандевельдов первых появился ребёнок — мальчик Ханс. Боялись, что и у Куртов четвертым ребёнком будет сын, но все обошлось — родилась Катька. Хотя… какое там обошлось.
Поначалу всё было как бы гладко. На глазах у родителей. Катька сидит с Хансом за столом рядышком, такая тихая, заботливая, беспрестанно воркует: «Хансик, съешь жаркого, попробуй тортика — я маме помогала тушить и печь». Ну, прямо невеста и будущая примерная, любящая жена. Друзья налюбоваться не могли, пока в прошлое Рождество не застали их наедине. Ханс на коленях лбом касался пола. Головой, руками и плечами, пристроив под животом, закрывал скрипку. Катька стояла над мальчишкой и лупила его ногами по спине. Требовала клятвы не жениться на ней. Ханс просил: «Меня убей, скрипку пожалей».
А в последний рождественский праздник друзья окончательно поняли, что с Катькой и Хансом «фонтана» не будет.
У праздничного стола дарили подарки. Разворачивали свёртки, открывали коробки, демонстрировали всем и складывали под ёлку. Дядя Ваня другу вручил одну из своих новых шляп сделанных ему на заказ в Англии, отец — галстук от Дома Кроля. Госпожа Вандевельде и мама обменялись подарками «втёмную»: свёртки не разворачивали и под ёлкой не оставили. Наехавшие погостить мои старшие братья и дочери Вандевельдов с мужьями и жёнами, обменялись коробочками, традиционно: «бабам — кулоны, мужикам — запонки». Дядя Франц старику-соседу преподнёс полковничью каракулевую папаху: чеченец, зимами приезжавший с юга проведать сына и внуков, в прошлое Рождество намекнул на такой именно ему подарок. Вответки вёз шаьлту — со старинных времён известный кинжал чеченцев и ингушей, но… принёс под ёлку бутыль чачи: с грузином, попутчиком в купе поезда, обменялся. Майор восторженно пообещал следующим разом подарить папаху «генеральскую» — с намёком заполучить ещё бутыль «амброзии». Поздравляли друг дружку и приглашённые друзья, коллеги по работе, соседи, их приезжие родственники и дети. Гостей у Вандевельдов набралось с полроты.
Катька преподнесла Хансу большой пряник в коробке, тот ей — издание в дорогом переплёте с тиснением золотом: «Партитуры фортепьянных концертов Брамса». У нас же с Дамой вышел, насмешивший всех, казус. Она мне каждый год дарила «Конструктор» — коробку с пластмассовыми деталями вертолёта, и напрашивалась после вместе склеить модельку. Я ей — кукол. И этим разом выбирал в магазине «Барби» «худышку», но… купил в «Конструкторе»… вертолёт. А чтоб, не приставала, не напрашивалась склеить модельку. К тому же, уж очень мне понравилась новейшая боевая машина. Модель вертолёта — действующая, с дистанционным управлением, целиком из металла, пластика и триплекса, кустарной — не штамповка — вьетнамских мастеров работы. Все деньги спустил. Второй экземпляр не помешал бы: надеялся, Дама напросится помочь склеить и оставит мне вертушку. Свою склеил и опробовал, вертолёт круг вокруг фонтана в зимнем саду облетел и сломался.
Дама первой дарила. Сняв ленточку, открыла коробку, показала всем содержимое — «Ми77(троглодит), уже склеенная моделька (мне в отместку, понял я). Поцеловала и положила подарок под ёлку. Что мне оставалось делать? Снял крышку со своей коробки и положил под ёлку второго «троглодита». Лежат подарки — где её, где мой? Я сообразил запомнить, не перепутать: моя коробка слева, модель в ней сломана.
Под общий смех подняли шампанское и кока-колу, выпили и Дядя Франц, собрав гостей в ручеёк, увлёк всех из квартиры попрыгать по лестничным площадкам и пролётам. Дама в суматохе, стрельнув глазами по сторонам, вторично меня поцеловала, но уже не в щёку, а в губы. Я, смущённый, в ручеёк не стал, остался в квартире.
Это был второй её такой поцелуй. Как-то а школьной дискотеке пригласила меня на «замирающее танго», и украдкой, так же зыркнув по сторонам, разметав свои пушистые волосы по нашим плечам, неловко, обслюнявив мне нос, нашла мои губы. Зардевшийся, я вырвался и оставил её одну посреди
