Быть собой (СИ) - "Sleepy Xoma"

Он вздохнул, не скрывая горя, а Трегоран получил возможность спросить о том, что не первый год мучало его:

— Учитель, я постоянно слышал, как фарийцы называют своего императора владыкой, повелителем, даже хозяином. Но никогда не мог понять — почему? Что он такое?

— Он? — сенатор грустно улыбнулся. — Полубог, ступающий по земле. Как же еще величать его?

— Если честно, я думал, что все рассказы о его божественном происхождении — выдумка, что он, в лучшем случае, сильный маг.

Маркаций невесело рассмеялся.

— О, если бы! Сколь простой была бы жизнь, окажись твои слова правдой. Быть может, мы бы скинули ярмо тирании и вернулись к славным временам расцвета республики, когда сенат действительно решал вопросы жизни и смерти, когда каждый гражданин был обязан с оружием в руках защищать свой родной город, нравы были просты, а сердца преисполнены отваги и чести! Но те дни ушли безвозвратно. Богоравный властвует почти сотню лет, и ни один из глупцов, бросивших вызов его величию и мощи, не смог даже оцарапать нашего господина. А ведь он пришел в Фар один, без армии, и стал его правителем за считанные недели, перебив всех магов и воинов, осмелившихся заградить дорогу к трону. — Патриций говорил все вдохновеннее, с каждым произнесенным словом он все больше и больше походил на сказителя, причем опытного. — Доблестные мужи пали от его меча, а мудрые чародеи оказались сражены силой магии. С того счастливого или злополучного — это зависит от того, с чьей позиции смотреть, — дня Фар лишился свободы. А потом он начал забирать ее у соседей. Город за городом, народ за народом. И, как ты знаешь, бег не окончен и по сей день.

— Знаю, — сглотнул Трегоран, который услышал в голосе своего наставника железную поступь легионов, — а ты видел императора?

— Да, и даже разговаривал с ним. Более того, — Маркаций усмехнулся, — я имел наглость спорить. Говорил, что рабство — это противоестественное и уродливое попрание божественных законов, что люди рождены свободными и свободными же должны сходить в могилу. Что мы — не варвары, заковывающие побежденных в цепи.

— И он не убил тебя. Почему?

— Может показаться странным, но повелителю нравятся храбрые люди. Достаточно для того, чтобы изредка проявлять великодушие, но не столь сильно, чтобы прислушиваться к ним. Понимаешь?

— Да.

— Расскажи мне, как он выглядит?

Маркаций прикрыл глаза, вероятно, восстанавливая в памяти образ фарийского императора, после чего заговорил.

— Он высокий, просто огромный…

Глава 5

Высокий, просто огромный мужчина, одетый в роскошную шелковую тогу аметистового цвета, вышитые серебром полы которой едва не касались мраморных плит, быстро шел по широкому коридору, ярко освещенному масляными лампами. Через каждые сто шагов навытяжку стоял преторианец, но широкоплечий гигант не обращал на стражей ни малейшего внимания. Его длинные прямые волосы цвета воронова крыла блестели в отсветах ламп, а невообразимо яркие зеленые глаза, казались воротами в иной мир.

Шаги человека гулким эхом отдавались в коридоре и боковых ответвлениях, но на мужественном лице с широким подбородком и орлиным носом не отражалось ни единой эмоции.

Несмотря на то, что во дворце стояла глубокая ночь, тот, кого именовали богоравным Анаторианом, и не думал почивать. Он только что закончил поздний ужин и решил заняться неотложными государственными делами, коих за последние дни скопилось, пожалуй, даже чересчур много.

Дверь в рабочий кабинет — массивная, окованная железом и медью — не охранялась. В этом не было смысла, потому что изготовили ее по личному распоряжению владыки мира и вряд ли под небом нашелся бы хоть один человек, способный отворить ее. Ладонь императора легла на ручку, литые мышцы напряглись и проход открылся. Даже полубогу приходилось прикладывать небольшие усилия, дабы сдвинуть эту, весящую как скала, дверь, что уж говорить об обычных смертных. Но и это было не самой главной причиной. На самом деле император с тем же успехом мог отгородить кабинет обычной занавеской. Грозная сила полубога защищала его тайны лучше любых запоров — ни один безумец не рискнул бы пробраться в святая святых Фара.

Поэтому, когда Анаториану это было нужно, он попросту оставлял дверь открытой. Слуги чистили комнату, приносили новые бумаги, забирали письма и документы, подавали кушанья, если их господин желал отобедать на рабочем месте.

Но сегодня императору хотелось покоя и уединения. У него уже не один день словно кошки скребли на душе. Богоравный ощущал — происходит что-то плохое, что может затронуть и его самого, и его детище — великую империю.

Дверь захлопнулась, отсекая Анаториана от остального мира и оставляя того во мраке, но император щелкнул пальцами и десяток масляных ламп осветили помещение. Тут все было так, как любил фарийский правитель: огромный стол, украшенный резьбой, большое мягкое кресло на массивных ножках, выполненных в виде львиных лап. Подлокотники же его неизвестный мастер оформил в виде голов этих могучих и славных животных. Вдоль стен высились огромные и не менее массивные шкафы, в которых неисчислимые секреты таились вперемешку с донесениями сборщиков податей, а древние магические фолианты соседствовали со счетными книгами.

Император уселся в жалобно скрипнувшее под его весом кресло, снова махнул рукой. С одного из шкафов прямо на стол слетело несколько свитков. Рядом с ними тотчас же возникла чернильница и несколько остро отточенных перьев.

Полубог взял первый из пергаментов, развернул его и принялся внимательно изучать, время от времени делая на полях пометки. Быстро чиркнув что-то внизу, он отложил свиток на край стола и принялся за следующий.

Анаториан успел разобрать десяток дел, когда неожиданный звук отвлек его и полубог оторвался от изучения тяжбы двух благородных патрициев из очень влиятельных родов, решившихся обратиться к высшему арбитру империи. Звук этот походил на топоток маленьких когтистых лапок по мрамору. Император недоуменно моргнул, и неожиданно понял, что он уже не один в комнате — из дальнего угла к столу семенил большой серый еж, забавно подрагивающий ушами и шевелящий носом.

Однако правителю Фара было отнюдь не до смеха. Он поднялся и недобро посмотрел на приближавшееся животное.

— Приветствую Отца Лжи, — проговорил он красивым чистым голосом. — Ты давно не навещал меня. Что привело Владыку Хаоса в мой дворец?

Еж остановился и совсем по-человечески сел.

— Лапы, — совершенно серьезно ответил он. — Разве не очевидно?

Император не улыбнулся.

— Зачем ты здесь? — переформулировал он вопрос.

— Чтобы увидеть тебя, — жизнерадостно отозвался бог.

«Что-то грядет, что-то очень и очень нехорошее», — с горечью подумал Анаториан. — «С другой стороны, у меня было много лет счастливой жизни, лишь избранные могут похвастаться такой удачей».

Он молча смотрел на Фарнира, не желая вступать в полемику. Императора всегда поражало, что столь могучее существо — а сила бога Хаоса попросту не поддавалась человеческому пониманию — любит валять дурака и паясничать, точно дешевый актеришка.

Еж совершенно невозмутимо присел и начал чесать спину задней лапой.

Так продолжалось некоторое время, наконец Анаториан, не выдержав, спросил:

— Ты хочешь поговорить о чем-то?

— Кто знает, кто знает? — бог растворился в воздухе для того, чтобы появиться уже на столе. Он уселся прямо на кипу свитков. — Всегда хотел спросить, хорошо ли тебе спится по ночам, Изменник?

— Не смей меня так называть! — взревел Анаториан, которого Фарнир безжалостно ударил по самому больному месту. — Никогда не произноси при мне этого слова! Никогда!

— Или что? — в голосе божества послышался лед, морда искривилась в оскале, стала по-настоящему страшной. — Что ты мне сделаешь, букашечка?

Большой еж снова пропал и вынырнул из неоткуда, зависнув в воздухе на уровне глаз императора.

— Так что? — угроза, исходившая от маленького тельца, заставила человека, могучего воителя и непревзойденного чародея, отступить назад. — Я погляжу, ты забыл своего благодетеля?